— У меня двоюродный брат Джефф, но он мясник и живет в Вулвергемптоне.
Доктор Махмуд улыбнулся, изобразив губами подковку. Потом встал, прихлопнув в ладоши, чтобы отогнать от моего ложа черных воронов безумия, и сообщил мне, что Лиз придет завтра утром. Когда он направился к выходу, я разглядел у него на плечах малую галактику перхоти, рассеянную по темно-синему сукну.
Настало утро вторника. Я лежал в постели и ждал Лиз, слегка побаиваясь, как у нас с ней пройдет. Я еще не восстановил до конца цепочку событий, приведших меня в стены психушки, но уже вспомнил о существовании Клэр, хоть и не знал пока, при чем тут она. Пока я пытался как-то увязать все это вместе, пришла Лиз и неуверенно остановилась у дверей в своем макинтоше. Из-за стресса мордочка у нее заострилась, стала угловатой, как лица на портретах Юэна Углова. Я кое-как улыбнулся. Лиз подбежала, обняла меня, и капельки дождя с ее макинтоша оросили мне щеку, как эрзац-слезы.
— Ну как, тебе лучше? Слава богу! Господи, я там с ума сходила! — залепетала она, уткнувшись мне в шею.
— Прости меня, ладно? Прости, что так получилось, — промычал я, с трудом ворочая языком.
— Господи, ты ни в чем не виноват. Просто у тебя было такое состояние. Тебе как сейчас, получше? — Она пристально всмотрелась мне в лицо, пытаясь прочитать ответ. В ее глазах отразился мой собственный страх.
— Да, гораздо лучше. Правда, я от лекарств пока еще заторможенный, но картина понемногу проясняется. Кошмар? Три дня начисто стерло.
Лиз встала, взяла из шкафа вешалку и повесила макинтош на дверь.
— Я говорила с доктором Махмудом, и он сказал, что у тебя положительная динамика. — Она присела на краешек кровати и с искренней улыбкой взяла меня за руку. — Мы выкарабкаемся, я тебе обещаю.
Да, видно, эту фразу она долго репетировала. Прямо как в телевизоре — час семейного сериала. Жаль, не мог я на это купиться, поскольку точно знал, что Лиз сейчас в образе. По такому раскладу мне полагалось ответить: «Я люблю тебя, детка» — я это сто раз слышал по телеку, — но что-то никак не выговаривалось. Наши с Лиз проблемы никуда не делись. По мере того как с каждой минутой оживали мои воспоминания, они тоже вставали передо мной во всей красе.
— Скажи, я ведь тебе ничего не сделал тогда? Не бил?
— Господи, нет конечно, — отозвалась Лиз, шокированная подобным предположением. — Ты просто зеркало в спальне разбил. Мы были в постели, и на тебя вдруг нашло: увидел свое отражение в зеркале, решил, что это другой человек, и разбил. А потом начал сам с собой разговаривать. Я не знала что делать. Позвонила доктору — он говорит, что только утром сможет подъехать… Потом ты понемногу успокоился, а в пятницу утром просыпаюсь — тебя нет. А потом мне Алан из офиса позвонил. Как я поняла, ты на него на улице налетел, вы подрались, он тебя ударил, и ты вырубился. А потом, когда ты очнулся, он понял, что у тебя галлюцинации, и привез тебя сюда.
— Да, точно, про драку-то я и забыл.
Ну вот: то-то я понять не мог, откуда у меня шишка на затылке?
— Алан, сволочь, убил бы гада!
— Не говори так, Стив. Он тебе так помог, он сюда с тобой на «скорой» приехал. Они же тебя изолировать хотели.
— Как это? — Я уже представил себе собственную черепушку под стеклом и в разрезе.
— Это по закону полагается, если у пациента какие-то там опасные мотивы поведения. Вот, сподобились, и у тебя мотивация появилась, — усмехнулась она, с наслаждением вставив в шутку злосчастное словечко. Слава богу, узнаю прежнюю язвительную Лиз.
— Хорошо еще, что ты отбиваться не стал, когда тебя забирали. Ты хоть помнишь, что ты Алану лицо бутылкой порезал? Ты его вообще чуть не задушил.
— Ну не знаю, может быть. Но он меня уволил, Лиз! Понимаешь? Из моей же собственной компании!
— Он, между прочим, очень за тебя волнуется. А насчет вашего заседания — это было чисто деловое решение. Это, кстати, Салли все придумала. А Алан очень переживает. Он хотел к тебе зайти через пару дней… И еще он мне сказал, что не будет с тобой судиться из-за драки.
— Еще бы, уж ему-то жаловаться при таком раскладе! Лиз, он мне всю жизнь испоганил, а ты из него ангелочка делаешь.
— Господи, Стив, ты думаешь, мне легко все это?
Она смотрела мне прямо в глаза, и в ее зрачках я видел уродливое, раздутое отражение собственной головы, а за ним — пустоту, сосущий вакуум нашего отчуждения. По щеке у Лиз скатилась слезинка. Мне бы нужно было ненавидеть себя за это, но я всего лишь равнодушно следил, как соленая капелька стекает по склону напудренной щеки, и гадал, хватит ли ей массы докатиться до подбородка.