— Да из клиники, — просипел я, обгоняя араба в белой рубахе до щиколоток. — Она просто проверяет, как мне лекарства подходят, а потом мы с ней разговариваем. Это ненадолго.
— А что ты пьешь?
— Литий. Это даже не лекарство, а что-то вроде соли…
— А, да, слышал.
— Слушай, мне очень неудобно, что я тебе щеку тогда… Я думал даже письмо тебе написать, извиниться…
— Ерунду не говори! За что извиняться? И вообще, говорят, мужика шрамы украшают. — Он ухмыльнулся и выдвинул челюсть, как герой из фильма про летчиков-истребителей.
Мы перешли дорогу напротив Кенсингтонского дворца[22] и вошли в парк. Может статься, что скоро нас на групповой посетит принцесса Диана с мобильником и полной сумочкой конфет для страждущих. Пчелы тянули нектар из цветов; неподвижные, как ящерицы, пенсионеры сидели на деревянных скамейках; мужики с пивными пузами, перетянутыми резинками пестрых трусов, лежали на травке, подрумянивая на солнце багровые меланомы. Мы сошли на газон. Сквозь жидкую сухую траву черной лысиной проглядывала земля.
— Осторожно, не наступи, — сказал Алан, указывая на рыжую собачью кучку.
Я обошел ее, хотя особого смысла в этом не было: тут и чайной ложки не наберется земли, которая не побывала бы в свое время в собачьем кишечнике. Алан улыбнулся навстречу двум подружкам в обрезанных джинсовых шортиках.
Мы молча дошли до коридорчика из оплетенных зеленью шпалер. Тут я сбавил шаг, обрадовавшись прохладе, а Алан прошел вперед. Посреди дорожки он вдруг остановился и, обернувшись, пристально посмотрел на меня. Солнечный луч, прорвавшийся сквозь листву, осветил его, словно луч прожектора, и я увидел сжатые челюсти — до того сжатые, что мышцы проступили через кожу.
Секунду мы молча смотрели друг на друга. Ясно. Он меня убить задумал. Для этого сюда и заманил. Сейчас накрутит себя и набросится. И все тогда: я цифирь в статистике, очередной псих, которого вернули обществу, чтобы он там помер. Никто и не узнает, что это Алан.
Я напрягся, надо было как-то защищаться. А если у него нож? У меня похолодело в животе.
И тут у Алана за спиной возникла женщина с шоколадным лабрадором, и на поводке потащила собаку в нашем направлении.
— Ты чего? Дыхалки не хватает? — спросил Алан.
Сердце малость сбавило обороты.
— Ничего, все нормально. Ну что, пошли в кафе. Где оно тут?
— Сейчас дойдем.
Начались клумбы, между клумб перекрещивались асфальтовые дорожки, по дорожкам катили свои коляски заторможенные няни-иностранки.[23] Алан провел меня мимо армии тюльпанов с рекламы пленки «Фудзи» — они были такие яркие, что начисто вытянули краски из всего, что было вокруг. Радио шепотом докладывало о ходе теннисного матча в Уимблдоне, звук был приглушен, дабы речи комментатора не навлекли на корт гнев бога дождя.
У меня было предчувствие чего-то недоброго, какая-то пустота в области грудной клетки. Кожу покалывало, как будто по мне скользила целая сотня рыбок-тарпонов. Мы миновали пень, украшенный резными изображениями неаппетитных фей, и вышли к детской площадке, полной карапузов и приставленных к ним лиц.
Блондинчик в темно-синем блейзере раскачивался на качелях, при водимых в движение домашней рабыней с Филиппин, и покрикивал на нее: «Сильней! Сильней!» Алан направился было к деревянному строению, в котором располагался буфет, но на дверях висел замок. В объявлении было написано, что заведение закрыто на две недели.
— Облом, — констатировал Алан.
— Ну, я пойду, наверно… — начал я.
— Да ладно, пошли перекусим, если у тебя время есть.
— Не знаю даже. — Все это мне не нравилось, но, в конце концов, в ресторане народу полно, там-то он мне ничего не сделает… А может, и про Клэр что выясню…
— А тебе самому разве не надо никуда?
— Никуда совершенно. Ну что, может, по спагетти?
Я пожал плечами, и мы пошли по газону в сторону Кенсингтона. Реактивный самолет прочертил в небе белую дорожку, похожую на дорожку Аланова кокаина.
Доходный ресторанчик «ПастаПастаПаста» почти на углу Хай-стрит в такой солнечный день из-за своего мрачного интерьера выглядел удручающе. Когда проходили мимо стойки, меня чуть не стошнило от пармезанного духа, похожего на запах детской рвоты. Мы сели за столик, и Алан заказал у официантки бутылку вина. Мы крошили хлебные палочки, читали меню, выбирали, кто что будет. С одной стороны от нас была белая английская семья, а с другой в полном молчании сидели двое туристов средних лет, муж и жена. Они напомнили мне нас с Лиз.