Вечером ко мне пришла Мэри, принесла еще один целительный кристалл. Я поблагодарил ее за то, что она спасла мне жизнь. Я рад был ее видеть, рад был, что живу. Мы обсудили новости про Алана, посмеялись немного над давешним поединком.
— Слушай, это было покруче Синтии Ротрок,[35] — сказал я. — Как ты ему по шее врезала, прям как Брюс Ли в «Явлении дракона».
— Знаешь, по сравнению с рокером кэгэ эдак на девяносто, да еще под кокаином, это все одуванчики!
Я засмеялся, и поломанное ребро тут же садистски кольнуло.
— Лиз очень переживает, — сказала Мэри. — Она себя винит в том, что с Клэр получилось и с Кейт тоже.
— Кейт — ничего, Кейт поправится.
Я не позволял себе думать иначе.
— Я все понимаю, но Лиз тоже было тяжело. Она ведь его просто проучить хотела. А тут один раз сошло — она решила еще раз. Он ей очень больно сделал… Да, еще ты должен знать, это важно… В общем, Лиз в положении.
— В положении? — Шарики у меня в голове закрутились в усиленном режиме. — То есть как так в положении?
Мэри оторопело уставилась на меня:
— Ей здесь анализ сделали. В больнице так полагается…
— И сильно уже, да?
— Что сильно? Какой срок?
— Ну да.
— Не знаю, недель семь, наверное.
Была какая-то вероятность, что ребенок мой, но, скорее всего, он, конечно, от Алана. Хотя Лиз так хочет ребенка, что все равно будет рожать — хоть от Гитлера.
На другой день пришла Лиз. Я сразу заметил исходящее от нее теплое сияние — характерный признак видового воспроизводства. Она спросила, как я себя чувствую, и в глазах у нее заблестели слезы.
— Стив, я подыхаю просто… Прости ради бога. Это все из-за меня…
— Не выдумывай! Я тоже хорош был.
Мы говорили о гибели Клэр, об обвинениях, предъявленных Алану.
— Я когда затевала это дело с письмами, не думала, что сработает, — сказала Лиз. — Я просто хотела отомстить ему, по больному месту ударить, понимаешь?
— Конечно, понимаю. Я сам этого хотел с тех пор, как он меня уволил.
— Мэри тебе сказала про ребенка?
— Сказала. Что ты будешь делать? Это ведь Аланов, да?
— Господи, не знаю. Скорее всего, да. Это, наверное, когда ты в клинике лежал… Только ведь ребенок ничего не меняет. Я думаю, нам все равно с тобой лучше развестись.
— Я тоже так думаю. Я люблю Кейт.
Лиз удивленно мигнула:
— Кейт? Психиатра? А я думала, у тебя с Джулией что-то.
Ничто не могло замутнить потаенное сияние, исходившее из ее утробы.
— Слушай, меня опять хотят допросить. Ты им про Алановы деньги не говорил?
— Нет, они спрашивали только про то, что в доме было. Так что ты тоже молчи. Ты деньги спрятала?
— Спрятала.
— Где?
— На чердаке.
— Шутишь!
— Нет. А что ты смеешься? Хочешь, я тебе отдам? Так лучше будет.
— Не надо. Оставь для ребенка.
— Странно, да? Ты ведь с самого начала прав был насчет Алана.
— Зато насчет всего остального ошибался.
— Жизнь продолжается, Стив, — с улыбкой Моны Лизы сказала Лиз.
Ну да, так обычно говорят детям, когда у них сдохнет морская свинка. Мы попрощались. Мы выжили в кораблекрушении, и теперь беспокойные течения увлекали нас в разные стороны. Надеюсь, что мне не придется пожалеть о своем великодушии. Лиз еще может запросто раздеть меня в суде.
Спустя три дня медсестра сказала, что Кейт будут делать операцию. Врачи ругались, но удержать меня не смогли. Я заказал такси и поехал в Хаммерсмит, в больницу Чаринг Кросс.
Над Патни повисло темное небо, на город мягко падал дождь. Я смотрел на часы в приемной и гадал, когда Кейт повезут в операционную на четырнадцатом этаже. На потолке забарахлила лампа дневного света. Я отодвинул кресло от стены и подтащил под нее. Если починю — с Кейт все будет хорошо. Я встал на сиденье и постучал по металлическому корпусу. Запыленная трубка выровнялась, и приемная снова наполнилась холодноватым светом.
Мне нужно было еще раз увидеть Кейт, подержать ее за руку, прежде чем ее положат под скальпель. В сестринской южного крыла на десятом этаже санитар с рокабильной прической сказал мне, что ее уже забрали наверх. Во рту пересохло. Я пошел в умывальную и включил холодную воду. Мне казалось, что струйка ниточкой соединяет нас всех: Кейт, меня, Лиз, Тони, Мэри, Алана и Клэр, что мы все нанизаны на нее, как семь искусственно выращенных жемчужин. Я сложил ладони чашечкой, зажмурился и стал пить.