Если на меня после принятия в Рой и стаю люди косятся так, как будто лично я их маму убил и хомяка изнасиловал, то после «свадьбы» вслед плевать начнут. Такого мне не надо, мне ещё неизвестно сколько времени придётся с ними провести. Не смогу же я, в самом деле, с одними сайлами всё время находиться. Хотя конкретно вот с Мэлло побыть наедине — я и не против.
Накатывает чувство покоя и защищённости, пока я сижу позади него и наблюдаю, как он работает. Гудение движущегося дома и едва ощутимое покачивание — убаюкивает. Почти тепло, почти уютно, только немного скучно. Если откажет, пойду спать — мне это более чем нужно, но сначала спрошу:
— Мэлло, ты говорил, что раньше вы детей сами вынашивали. А как? Они же… ну, в воде должны быть?
— Да, — охотно отзывается Мэлло. — История большая.
— Длинная, — машинально поправляю его. — Расскажи.
Архивариус не только начинает рассказ, он даже показывает — над его стационарным изучателем сменяют одна другую объёмные проекции, то ли моделирование, а то ли реальные съёмки-сканирования, не разобрать.
— Рой вышел из воды. Единого Роя не было. Были только единицы. Было много самок. Злоба была, вражда. Дети гибли. Растут только в воде. Убивали друг друга там.
Непонятность рассказа поясняется проекциями. Вот сайлы, крупные, тёмные, и какие-то угловато-острые. Похожие на современных так же, как неандертальцы — на людей. Первобытные сайлы, надо же. Из воды, значит. Понятно теперь, почему плавают, и что планеты, где разумная жизнь только в воде, им тоже подходят. Вот панорамы планеты Роя — черно-серые скалы, покрытые ковром лишайников или мхов. Деревьев нет, но всё равно красиво. И вода в их озёрах или реках — мутновато-голубая, и как будто светится. А вот и «беременные» сайлы! Бродят по мелководью, и трудно разглядеть, но всё же понятно — детёныши у них на животах. Прикреплены теми же тяжами, что и сейчас. Только родители их дополнительно удерживают одной из средних конечностей, и от этого не могут убежать от «свободных» сайлов. На одной из сцен отворачиваюсь — отвратительное убийство.
— И за что вы дрались? — спрашиваю.
— Территории. Еда. Не умели добывать из глубины. Самки гибли чаще всего, рождались — меньше. Осталось пять. Тогда Рой объединился.
— А раньше самки у вас были разумные?
— Нет. Гибли от этого. Доверчивые. Добрые.
— Это очень странно, знаешь ли. Непонятно, — ёжусь.
В голове не укладывается пока ещё, как можно жить, иметь детей, обращаться как с равным… с неразумной. Если бы наши женщины были такими, что бы было? Наверное, рабство, ужас и сплошной разврат. И с разумными-то женщинами раньше так себе справлялись, и за людей не считали — ни прав, ни свобод. Только лет двести как одумались. А сайлы вот как-то смогли и объединиться, и выстроить общество. Мэлло даже говорил, что когда Рой летит — самка свободна. Да и сейчас её не больно-то и удерживали, скорее, просто охраняли и наблюдали. Забота, а не плен.
— Рой развивался долго, самки начали входить в циклы размножения. Рой рос. Открыл и понял сообщение Крылатого Роя. Развился. Потом настал упадок. Дети умирали. Не прикреплялись. Вода была ни при чём. Единицы перестали слышать. Из сотни выживал один.
— И тогда вы отправились в полёт, — киваю. — И истребили не только нас.
— Нет. Взяли часть. Оставляли Дар.
— Но вы убивали. Сотнями тысяч. И ни один ваш «инкубатор» ещё не выживал, так?
— Дети хотят жить. Слишком сильные эмоции. Привязанность. Потомки одних на сотню. Весь Рой.
Вздыхаю. Относиться к этому можно как угодно, но естественный отбор сыграл, выжили только самые сильные, те, кто думали «громче» всех. Поэтому-то сейчас Рой и един. Поэтому-то носители и не выдерживают — их личность просто поглощается отчаянно желающим выжить сайлом. Страшно и даже мерзко, но… грустно.
— А вы не пробовали… Не знаю, менять носителей? Чтобы они не привыкали?
— Моментально, Ник. Умирают все. Рой пробовал проращивать личинок на других разумных и отдавать отцам. Погибало потомство. И оба носителя. Единицы больше не могут отдавать.
Думаю, сайлам известны настоящие причины этого. Я лишь предполагаю, что это связано с информационным полем Роя — родители словно защищаются от детей. Или защищают их. Непонятно. Странно. Эмоции эти… Перевожу тему:
— А что, вот так каждый ребёнок ваш может обидеться и позвать мать?
— Нет. Только самки — самок. Самцы зовут отцов.
— А как самки слышат Крылатый Рой? Как вы ориентируетесь, летите? Как уговариваете их остановиться?
— Много вопросов, Ник.
— Отвечай по очереди, — разрешаю.
— Рой не знает. Думаем не так. Самки правят. Они говорят с Путепроходцами.
— Путе…что? Навигаторы, что ли? Это кто? И где они?
— На кораблях. Не бывают на планетах. Для безопасности. Ведут Рой по звёздам. Слышат самок. Ник увидит.
— Знаешь, — признаюсь, — а мне иногда на самом деле хочется с вами полететь. Увидеть и как вы танцуете, и космос, и Путепроходцев этих. Может, если доживу, — другую планету. Как будто что-то тянет.
— Рой, — убеждённо заявляет Мэлло. — Ник — единица Роя. Поймёт. Услышит. Мечты Роя — мечты Ника. Желания Роя — желания Ника. Не боль. Не страх. Цель. Величие.
— Нет, наверное, я никогда не услышу, — возражаю. — И сам я думаю слишком «тихо». Но у меня же нет выхода, так?
— Ник.
Мэлло вдруг оборачивается ко мне, наклоняется, едва не толкает меня мордой. Как будто боится или не хочет что-то сказать. Скрывает.
— Хорошо, я понял, — киваю.
И вдруг испытываю непреодолимое желание обнять его за голову, прижаться. Как к чему-то родному, что ли? И уже хочу высвободить руки из ткани, как сайл отходит. И на меня вновь наваливается все воспоминания и эмоции — и о состоянии мира при Рое, и о погибших родителях и друзьях… обо всём. Но я боюсь самого себя. Боюсь того, что меня как-нибудь этот космос лилового цвета, разбитый на шесть блестящих осколков, захватит и не отпустит. Станет в памяти ярче, чем прошлая жизнь. Станет желанен. Необходим. И что это сумасшествие будет меня устраивать. Уже сейчас — далеко не норма.
А может, надо меньше об этом думать и напрягаться? Пусть всё идёт, как идёт. От меня и так мало что зависит, а если я ещё и своих собственных порывов буду стесняться — загоню себя в суицидную депрессию. И как Принц — с верёвкой на шее вперёд шагну.
— Ник, одежда в порядке.
— Ну нет, не выгоняй меня! — протестую. — Расскажи ещё о Рое!
— Нет. Мэлло не может. Занят.
— А, ну ладно. Работай. Только я здесь посижу.
Сайл не отзывается, но и не возражает. Я закутываюсь посильнее — всё-таки в движущемся доме холодно немилосердно, и честно обещаю себе, что потренируюсь и научу свой собственный изучатель нагреваться.
========== 24. И благословил спасителя нам. ==========
Посматривая по сторонам, я уже не пытаюсь искать какие-то приметы или хотя бы ориентироваться. И дело вовсе не в том, что сейчас мы с Мэлло прогуливаемся, скорее, не по лесу, а по запущенному парку. Я-то считал себя хорошо, хоть и теоретически, подкованным «выживальщиком», а на деле не смог определить ни одного гриба, что тут и там блестели шляпками из-под листвы, далеко не все деревья поддались узнаванию, а пищащие птички, прыгающие по веткам друг за другом, как будто насмехались, что их я и на картинках не видел.
Хорошо хоть заплутать я бы не смог при всём желании — дорога, петляющая между деревьев, сейчас, конечно, запорошена листвой, но в прошлом была проезжей и для машин. А ещё со мной сайл. Идёт впереди очень медленно, иногда дополнительно замедляясь, чтобы смахнуть языком очередной прилипший к шкуре влажный листок. Дождь кончился буквально только что, а в этих местах, в отличие от моей родины, осень ещё в самом разгаре.
Впереди нас вдруг вырисовывается берег не то чтобы речушки, скорее, широкого канала, и через него наведён пологий каменный мост с витиеватыми коваными перилами, а около, на своеобразной набережной, кое-где стоят скамейки. Что ещё больше подтверждает моё мнение о том, что никакой это не лес вокруг. Правда, это всё запущенно и заброшено, повсюду пучки пожухлой травы, которую некому было состригать, сами лавочки засыпаны горами листьев, и уже кое-где на металле видна ржавчина. И так не только здесь, повсюду в мире. При мысли о том, на что сейчас похожи аттракционы в луна-парках, поёживаюсь.