— Мэлло! — вновь окликиваю сайла, сплёвываю на пол. Так и есть. Кровь.
Смотрит на меня уцелевшим задним глазом, но не отвлекается от своего занятия. Я удостаиваюсь только:
— Ник, скоро вернёмся. Ник выживет. Лежи.
— Да плевать мне! — голос прорезается, вверх, к горлу, поднимается волна жара. — Ребёнок, Мэлло! Сын!
Сайл замирает на мгновение, потом показывает в угол.
— Там.
Значит, мне не показалось. Живой. Только вот рыжая девушка-носитель — нет. Тела я не вижу, но крови повсюду так много, что она вся точно не может быть моей. И та отрезанная голова мне не почудилась.
— Мэлло, — вновь пытаюсь я разговорить сайла, в голове теснятся мысли, обгоняя друг друга, словно компенсируя парализованность тела, — девушка погибла, так же?
— Да. Носитель погиб.
— Ничего, что ребёнок родился раньше? Всё нормально?
Вновь сплёвываю кровь. Дышать всё тяжелее. Мэлло явно переоценил мои силы и волю к жизни, но не могу всё так оставить. Надо же. Выходит, я всё-таки спас эту маленькую жизнь, лиловый сайл вряд ли бы промахнулся просто случайно.
— Нет. В Улье найдут новый носитель.
Но меня это не успокаивает. Мэлло сделал паузу. Слишком длинную. Неуместную. Что-то не так, и он не хочет мне это говорить.
— Он ранен? Нужна помощь?
— Нет. Пострадал только носитель, — слова сайла снова безупречно попадают в тайминг.
— Но я знаю, что это опасно, — не сдаюсь. — Сколько он может прожить без носителя?
Мэлло отвечает не сразу. Он не может этого не знать. Просто не хочет говорить. Я уже готовлюсь повторить вопрос, как слышу:
— Треть цикла.
Около четырёх часов примерно. Катастрофически мало. Но самое страшное не в этом.
— А сколько от цикла мы будем добираться до Улья?
Дом гудит, в движении, значит, пара сломанных дверей не такая уж и проблема. Особенно по сравнению с другой:
— Три четвёртых.
Замираю на вдохе. Вот, значит, как. Маленький сайл, что не погиб сразу, теперь обречён на медленное и мучительное угасание. Агонию. И Мэлло, который сейчас относит очередную плёнку и накрывает его, прекрасно знает, что все усилия тщетны. Может, у него есть хоть какой-то план, хоть что-то в запасе?
— Что можно сделать? — вырывается у меня вновь хрипло и полузадушено.
— Мэлло не может принять потомство. Рой всегда проверяет. Нет.
Снова пауза. Значит, снова эта его не-ложь — правда, не рассказанная до конца. Какое-то замалчиваемое обстоятельство. Впрочем, я его знаю.
— Но ты всё равно попытаешься это сделать. И вы, скорее всего, оба погибнете.
— Не волнуйся, Ник, — сайл не подтверждает напрямую, но и так ясно. — Машины расскажут всё Рою. Нику помогут.
— Да не нужна мне помощь! — пытаюсь кричать, но сил вдохнуть глубоко уже нет, только что не шепчу. — Мне нужен ты, Мэлло. Ты — важнейшая единица Роя, в чём смысл жертвовать собой? Да, малыш умирает, но это не твоя вина, и…
Кашляю, не договорив. Мне уж точно никто и ничто не поможет, не успеет. Но всё остальное — несправедливо, я не могу понять, почему Мэлло принял именно такое решение. Неужели он так некстати понял, что есть что-то важнее общей пользы для Роя, и теперь личные мотивы перевешивают всё?
— Мэлло слабый, — тихо произносит сайл. — Не может сделать нужное. Не может ждать.
Конечно же, он должен прекратить страдания малыша. Слишком жестокое испытание. Особенно для него, сайла, в котором человечности больше, чем в любом из людей, что я знал.
Но есть и ещё один выход. Он самоочевиден и перестал быть для меня пугающим не позже той секунды, в которую возникла мысль.
— Так и не жди, — пытаюсь улыбнуться, — носитель есть. Я.
— Ник, это…
— Заткнись, — грубо обрываю сайла. — Две жизни за одну — лучше, чем одна за две. Ты не можешь рассудить здраво, так это сделаю я.
Перевожу дух. Тяжело. Нужные интонации находятся как-то сами, потому что, приняв решение, я полностью успокоился. Я прав. Мэлло замер, видимо, мои слова падают на благодатную почву.
— Я тоже Архивариус, часть Роя. Целесообразней — вы. Ты проживёшь ещё полтысячелетия минимум, твой сын — и того дольше. Моя жизнь чудом, что ещё теплится. И не продлится и пятой части вашей, как ни старайся. Я был бесполезен, больше того, приносил неприятности. Теперь нужно как-то компенсировать. Да и дырки во мне уже готовые есть, всё срастётся сразу же.
Дышу глубоко. Силы стремительно тают. Голова кружится. Будет очень обидно умереть сейчас. Не хочу. Потом. Буду видеть цветные сны и не замечу, как они закончатся. В них будет космос. Цветы. Осенние листья. Снег. Метеориты. Много других планет. Россыпи звёзд. И Мэлло. Всегда будет Мэлло.
Так что сейчас, когда он подходит ко мне, осторожно убирает ткань — вижу его не последний раз. Я раздет и замотан в такую же плёнку, что и маленький сайл. И обычные повязки имеются, но они уже насквозь буро-алые. А выжил я только потому, что проткнут был не посередине, не в сердце. Сильно правее. И потому, что Мэлло позаботился ещё и обо мне.
А ребёнок — вообще не тяжёлый. Горячий, лежит совершенно неподвижно у меня на животе и ногах, всё в той же позе, как его пристроил отец. Я слышу, как у него нарастает пульс, когда Мэлло осторожно вытягивает ему одно из щупалец и кладёт мне вдоль тела. Боли от свежего разреза под ключицей снова нет, немного только дико, что Мэлло делает его языком, хотя вокруг полно стекла.
На меня накатывает апатия. Может быть, боли сейчас, и от ещё четырёх последовавших дальше разрезов нет потому, что в моей крови анестетики и иные лекарства. Или потому, что я просто утратил способность её воспринимать. Лишь считаю мгновения до того, как навсегда усну — первое из щупалец уже внутри: в мышцах, возможно, или ближе к костям; в меня неожиданно начинает закрадываться посторонний страх.
Сайл молчит. Ему нечего мне больше сказать. Я-то знаю, что на самом деле он теперь счастлив. Наивный, мог бы сразу, не спрашивая разрешения, использовать меня. Если бы я остался его помощником, просто экспериментом, просто человеком — так бы и сделал. Но я стал равным ему.
А, может, всё дело в том, что его бы ожидало наказание в Рое. И не только его, но и ребёнка, ведь фактически тем, что он делает сейчас, он отнимает мою жизнь. Такое только Рой решать вправе. Впрочем, тем, кто напал на нас, эти запреты не помешали. Не знаю, как Мэлло удалось их победить, но теперь и не узнаю, а значит, и неинтересно.
Всё заканчивается как-то быстро. Маленький сайл плотно прижат ко мне, под кожей у меня — отвратное, но терпимое шевеление. Но мои мысли — пока ещё мои, мне самостоятельно хочется его обнять. Я теперь знаю, насколько ему страшно и плохо. Не решаюсь, потому что из рук до сих пор кое-где торчат окровавленные остатки разбитого резервуара. Не навредить. Защищать.
А вот это — уже не моё. Но пока я ещё здесь, тянусь к Мэлло. Я же его так и не поцеловал. Так и не сказал ему самое важное, что росло и крепло в сознании уже давно, и только сейчас полностью сформировалось. Знаю, что не взаимное, и знаю, что глупо было ждать чего-то похожего от существа, у которого вся раса не ведает об этом чувстве. Но это не имеет значения для меня. Всё, как должно быть. Люди не чувствуют радиацию, а сайлы — не ощущают… у меня не получается сказать вслух.
Потому что Мэлло — не подходит. И нет такого знакомого, голубого с белым, святящегося цвета. Никакого нет. Из ран на морде сочится чёрно-синяя кровь, это неприятно и некстати напоминает слёзы. И всё, что я слышу, закрывая глаза от накатившей слабости:
— Прощай, Ник.
========== 27. Повелитель Звёзд ==========
Чихаю. И это уж точно не может быть сном — никто никогда во сне не чихает. Но как только открываю глаза — кажется, что они ещё закрыты. Глухая темнота. Пытаюсь сесть, но лбом тут же припечатываюсь обо что-то твёрдое, а руки сминают холодные, липкие и гладкие лепестки. Пахнет мёдом, горечью и по́том. Душно. Хочется заорать, потому что по всему выходит — умер, меня похоронили, а потом неожиданно воскрес в гробу. Надо мной два метра земли, и я скоро начну задыхаться.