Сенешаля подобные сомнения не мучили.
— Это вас убедило, господин Чосер? Граф де Гюйак никогда с ним не расставался.
— Убедило ли? Пожалуй.
Джеффри был готов признать убедительность данного доказательства. Ибо если перстень снят с руки убитого или умирающего, то сделать это мог лишь сам убийца (убив влиятельного и богатого человека, преступник едва ли удержится от того, чтобы прихватить кольцо с драгоценным камнем). И если вещица в самом деле обнаружена в карманах бедолаги Матьё, в несуществующих карманах…
— Почему этот лесной человек взял лишь одну вещь? Скажите, почему бы ему не взять и остальные драгоценности, коль он пошел на такое дело?
Ришар Фуа подался вперед. От напряжения его лицо побагровело еще сильнее.
— Нет, это вы мне кое-что скажете, Джеффри. Какая причина заставляет вас выгораживать это ничтожное дикое существо? Что вы знаете об этом деле?
— Только то, что мне подсказывают глаза и здравый смысл.
— Вам следует быть поосторожнее, чтобы этот здравый смысл не завел куда не следует.
Тем не менее Чосер не смог удержаться, чтобы не задать последнего вопроса:
— А вы спрашивали у самого Матьё, что произошло в лесу? Возможно, он что-то видел.
— О, мы бы у него спросили, если бы могли. Мы расспросили бы его с пристрастием, уж поверьте мне. Но это бесполезно. — Фуа с чувством удовлетворения откинулся в кресле и сделал большой глоток из кубка. — Он потерял не только руку, когда оказался на пути у мастифа. Он вдобавок лишился дара речи, онемел.
* * *— Так вот, — отчитывался Джеффри перед Кэтоном и Одли. — Я понимал, что сенешалю ничего не докажешь.
— Не возьму в толк, почему вы так упорно пытаетесь доказать, что этот Матьё не имеет отношения к смерти де Гюйака? — негодовал Нед. — Если совершено убийство, то следует найти преступника. И его нашли не мешкая.
— Даже слишком быстро.
— По-моему, пусть свершится правосудие, — хмыкнул Нед.
— Так или иначе, — подключился к обсуждению Алан Одли, — разве они не должны послать кого-нибудь в Бордо за судебным представителем принца Эдуарда, чтобы тот контролировал ход судебного разбирательства? Надо же соблюдать правосудие или хотя бы его видимость. Мы здесь все еще под английской юрисдикцией.
— Эти большие лорды Гиени сами себе закон, — ответил Чосер. — Никто здесь в такое время не станет приветствовать английское вмешательство.
— Тогда и нам не следует им мешать, — сказал Нед, — в конце концов, этот лесной человек ненавидел графа, из-за которого, как вы сказали, он лишился руки. Безрукий, но не безобидный!
Чосер проигнорировал шутку.
— Это случилось во времена отца графа Анри. С чего бы ему мстить сыну спустя многие годы?
— Но ведь, по вашим словам, его схватили с перстнем, принадлежавшим покойному графу, — возразил снова посерьезневший Нед. — Я видел его на руке графа де Гюйака. Красивый камень.
— Они нашли перстень в кармане лесного человека, хотя у того едва нашлось тряпья прикрыть наготу.
— В кармане, в руке — какая разница? Да хоть в носу, но в любом случае это доказывает его вину.
— Боюсь, что в этой ситуации мы сами остались с носом, — подытожил разговор Чосер.
* * *В ту ночь не только трое англичан пытались найти ответы на мучившие всех вопросы. Гастон Флора с Ришаром Фуа также засиделись под вино до позднего часа. Поколебавшись, Фуа предложил Флора в знак уважения лучшее кресло в комнате. А теперь жалел, ерзая толстым задом на жестком стуле, на котором чуть раньше сидел Чосер. В складках кожи на лбу выступал пот, который приходилось вытирать платком.
— Плохо дело, — заключил он уже не в первый раз за вечер.
Флора пропустил реплику мимо ушей. Он поигрывал перстнем с сапфиром, с которым до этого злополучного утра Анри де Гюйак никогда не расставался и носил на среднем пальце.