– Так-то оно так, но ведь он действительно виновен! Проморгал, и тем самым, способствовал… Ведь так у вас говорят?
– Ну, что ты, Светка? Ведь преступного умысла не было! Только халатность? Да и ее можно оспорить! Кто-то же должен был несчастного офицера к любой воинской части приписать, где есть оружейная комната и место для отдыха, но не сделали этого! Значит, не вина его, а беда его! А ему за это, раз – и восемь лет впаяли!
– Но ведь пистолет-то пропал! – не унималась жена.
– Ну и что? Ему госцена – двадцать восемь советских рублей. Столько же стоили солдатские сапоги! Вот и дед мне тот говорил: «Знаешь, твой отец мне сразу сказал, что несправедливо будет офицера сажать. Не за что! Это только теперь, после войны, к оружию такое настороженное внимание, а в дни нашей молодости, на фронте, сам помнишь, каждый должен был оружие иметь. И не тряслись мы над ним, как теперь! Так что же изменилось? Пистолет – он и остался пистолетом, красивым куском металла! Отвечать в полной мере должен не наш офицер, а тот, кто украл у него пистолет! Да тот, кто с помощью оружия преступление ещё совершит! А офицер преступления не совершал и не помышлял его совершать! Думаю, что именно так и будет справедливо! Давай отстоим офицера! Не потому, что он нам чем-то дороже остальных, а поскольку это будет по-человечески, будет справедливо!»
– Логика завидная! – поддержала Светлана.
– Да, красиво сформулировано! Мне бы так научиться! Но я продолжаю рассказ от имени того деда. Он мне говорит: «Стали мы свою линию гнуть! Несправедливо, мол! Не было умысла! Не преступление это, а проступок, за который следует, конечно, наказать, но лишь дисциплинарно! В крайнем случае, дать небольшой условный срок». Председатель суда уперся! Мол, есть статья уголовного кодекса, в которой наказание определено в виде лишения свободы до восьми лет! Суд обязан руководствоваться статьей уголовного кодекса, а не выдумывать нечто своё! Но и мы с твоим отцом не отступили – требовали человеческой справедливости при рассмотрении этого дела, ведь решалась судьба не преступника, а хорошего человека. Надо сказать, обсуждение проходило тайно, отдельно от тех, кто присутствовал в общем зале суда. Все члены суда заседали в специальной совещательной комнате, откуда никто из судей не имел права выходить до принятия решения. И туда никто не имел права заходить, хотя бы для того, чтобы принести нам какой-либо еды. И телефона в совещательной комнате не полагалось! Полная блокада! Просидели мы тогда безвылазно много часов. Измучились, проголодались, охрипли, но к единому мнению всё равно не пришли. Формально перевес голосов оказался на нашей стороне, но председатель не мог даже помыслить, чтобы его мнение не совпало с окончательным приговором. Потому он давил на нас своим опытом, убеждая, будто наш мягкий приговор в вышестоящем суде, как полагалось делать, в таком виде не утвердят. Мы же снова призывали его попробовать, предлагали учесть положительные характеристики обвиняемого, все смягчающие обстоятельства, отсутствие злого умысла и прочее. Судья опять твердил своё – не утвердят! Есть уголовный кодекс! Мы тоже начинали всё заново. Так повторялось много раз!