Странно, как плохо это работало против республики в прошлые времена.
По крайней мере, их лучшие командиры полков, похоже, поняли, насколько они облажались, — сказал себе Алверез, когда последняя батарея прошла мимо него к заранее выбранной позиции. — Некоторые из них даже, казалось, были готовы учиться у простых доларцев. На самом деле они потратили последнюю пятидневку или около того, приглашая его собственных командиров рот и полков пообедать с ними, а затем поковырялись в их мозгах, чтобы посоветоваться с опытом. Даже некоторые из их артиллеристов спокойно обсуждали свое ремесло с его пушкарями!
Конечно, никто и никогда не сможет научить деснаирского кавалерийского командира чему-либо о его работе, — с горечью сказал он себе, — поскольку никто во всем мире не смог бы понять это так хорошо, как он, с самого начала. В конце концов, они все прирожденные кентавры!
Его рот скривился при этой мысли, и он снова напомнил себе, что его собственная неприязнь к Деснаиру и деснаирцам вполне может повлиять на его оценку. С другой стороны, некоторые вещи действительно были настолько плохими, что даже склонность смотреть на них с плохой стороны не могла сделать их хуже.
Мы просто должны посмотреть, как все это получится, — подумал он. — И я не могу припомнить ни одного случая, когда бы я надеялся, что окажусь неправ, так сильно, как в этот раз.
— Посты прослушивания сообщают, что они продвигаются вперед, милорд, — доложил лейтенант Динтин Кармейкел.
Темноволосый морской пехотинец был очень высок для чарисийца — на самом деле значительно выше графа Ханта, — с суровым выражением лица, которое заставляло некоторых людей упускать из виду скрывающееся за ним остроумие. Хант, однако, знал, что суровость отражает сдержанность, которую Кармейкел установил, чтобы контролировать свой жгучий гнев. По правде говоря, он отлично справился с этим, и ему не нужно было контролировать это, пока один из двоюродных братьев, с которыми он воспитывался, не умер в Зионе вместе с Гвилимом Мантиром. Это была одна из причин, по которой Хант выбрал Кармейкела своим личным помощником. Лейтенант был хорошим человеком, несмотря на гнев, пылающий внутри него, и Хант хотел, чтобы он был подальше от прямой линии огня, пока у него не будет шанса уложить некоторых из этих демонов. Гораздо лучше дать юноше время, прежде чем он окажется во главе взвода в бою и получит возможность совершить такие поступки, которые навсегда закуют его в горькую мстительность.
Кроме того, Кармейкел был очень хорошим помощником.
— Они продвигаются туда, где мы их ожидали?
— Да, милорд. Посты прослушивания говорят, что на самом деле они почти ничего не видят, но, судя по звукам, они разворачивают свои орудия у холма Суливин, на полпути между редутом флота и редутом номер один. — Лейтенант поморщился. — Прямо там, где, как они думали, мы не поймем, что они копали оружейные ямы.
— Ну, ну, Динтин! По крайней мере, они пытались обмануть нас.
— Да, милорд, и они, вероятно, сделали бы это, если бы мы были глухи и слепы.
Лейтенант Кармейкел, заметил граф, казалось, не был склонен давать армии за пределами Тесмара преимущество сомнения. Если уж на то пошло, Хант не был готов дать им преимущество в большом сомнении, но, как он сказал, деснаирцы и доларцы, по крайней мере, попытались. Их рабочие группы каждую ночь ждали полной темноты, затем как можно тише продвигались прямо к линии фронта и отправлялись на работу в оружейные ямы. Они прекращали работу задолго до рассвета и сделали все возможное, чтобы скрыть растущую линию огневых точек за грудами срезанной зелени.
Они получили этот урок от Тейсина, — мрачно подумал он. — Что, по крайней мере, показывает, что они не слишком гордятся тем, что учатся у кого-то другого. К несчастью для них, это и близко не работает так хорошо против кого-то, кто может смотреть на это сверху вниз.
Смотровая башня на холме Суливин засекла действия противника в первую же ночь и тщательно нанесла их на инженерные карты. Поскольку максимальная дальность стрельбы двенадцатифунтового гладкоствольного орудия составляла не более тысячи шестисот ярдов цельным ядром — около тысячи трехсот для снарядов, — линия огня противника должна была находиться в пределах тысячи двухсот ярдов или около того от окопов, если он надеялся подавить собственную артиллерию Ханта. На самом деле они были даже немного ближе, и некоторые из орудий, которые они подвели близко к своему фронту и спрятали за природными препятствиями на местности, были интересными. Им не удалось спрятать их так хорошо, как они явно думали, и Хант поднялся на смотровую башню, чтобы сам осмотреть их через свою двойную трубу. У них были более короткие и толстые стволы, похожие на низкорослые карронады, и он пришел к выводу, что это, вероятно, доларские угловые пушки, о которых сообщили шпионы.