И все же она появилась - небольшая, плотная фигурка, перекошенная тяжестью - с ведром в правой руке, а в ведре...
- Скорее, скорее, уходить надо, - оглядываясь, говорил Артем, - я ей сказал, что тележка приехала, металлолом скупают, она за рубль отдала сгоряча, а пришел я с ведром - уже стоит, сомневается: может, скупщик больше дал? Ну, я железятину в ведро - и чесать!
Таща по очереди тяжелое ведро, они время от времени принимались хохотать, вспоминая, как кричала тетка Букатина Артему: "Чтоб тебе глаза повылазили! Руки из тебя повыдергаю, если обжулил!"
Мальчишка проводил Тараса Федоровича до самого дома и был приглашен "зайти недели через две, посмотреть, какой о_н_а красавицей обернется".
Вот он и зашел.
...Кольчугу Тарас Федорович две недели держал в керосине, в корыте. Проконсультировался у специалистов - сказали, что железная эта рубаха с богатырского плеча - работы местных мастеров; век, примерно, шестнадцатый. Дивились, ахали, завидовали удаче.
И вот теперь взирал на нее широко раскрытыми глазами мальчик, Артем Крохмалев. Вопрос последовал неизбежно:
- Дядя, а зачем вам это?
Непонятное - следует уподоблять понятному.
- Ты марки собираешь?
Конопатый носик сморщился пренебрежительно.
- Пробовал - неинтересно. Это раньше собирали. Искали, менялись, с конвертов отклеивали. А теперь не собирательство, а покупательство. Дадут родители денег, идешь и берешь серию или блок. Прямо в магазине.
- Согласен, - закивал Тарас Федорович, - хотя не так все просто, настоящий филателист все же собирает, а не покупает, ну, вот и я собираю, только не марки, а предметы старины - все, во что вложено уменье рук, что копилось в сокровищнице мастерства из века в век...
- А зачем? Для чего хранить все это?
- Да ты присмотрись, ну, хоть к нашей кольчуге! Дотронься, ощути тяжесть и холод металла - в нем реальность сказок, легенд, древних книг! Разве нет у тебя чувства свидания с прошлым? А ведь оно не чужое - прошлое народов, живших до нас! Глубоки корни культуры.
Тарас Федорович мысленно одернул себя - возраст собеседника подзабылся в увлечении. Стал говорить проще, показывать больше. Сердоликовые печатки-акики с надписями паутинной арабской вязью. Чеканные, гордо подбоченившиеся кувшины...
- И где это вы достаете - такое старинное? Его ж нигде нет...
- Ох, милый! - с чувством воскликнул Тарас Федорович. - Знакомы ли тебе упорство, азарт поиска? Чердаки - пыльные королевства пауков и мышей? Сырость и сумрак подвалов? И где-то ждет тебя дырявая корзина или чемодан с оторванной крышкой! Или прабабкин сундук! А там - нечто, увернутое в тряпицу, уцелевшее от хищных зубов времени?
Увидев, что мальчуган проникся и смотрит завороженно, Тарас Федорович не спеша повел его к картинам.
- Фотография, друг мой, лишь каталог черт лица. А портрет, живописный - это отражение души. Не черты лица, а мысль, страсть человека постигал мастер и дарил ему бессмертие...
Вот в этот момент и раздался бесцеремонный, всепроникающий стук, и голос Гликерии свел обоих на грешную землю:
- Сосед, а, сосед, не забыли, какой день сегодня?
Тарас Федорович забыл - и смутился, вспомнив. Сказал озабоченно:
- Извини, дружок, зовут дела, во дворе нынче весенний субботник; высадка цветов... Зван и я.
- Будете копать? - вытаращился Артем.
- Нет, не копать, но без меня не обойдется.
- Можно, я с вами?
------
О многом думал в тот день Артем Крохмалев, шагая по улице. Руки в карманы, плечи вздернуты, крапчатый нос сморщен улыбкой.
Вот как, оказывается, можно...
В старом дворе было - у каждого свой палисадник, а там, за оградой, и курятник, и бочка для душа, и укропчик растет к столу... Переехали в новый микрорайон. Дома многоэтажные, простор. Ну, и что? Нижние жильцы, торопясь, уже огораживают участки под окнами штакетником, обрезками жести, проволокой. Сажают деревья, рыхлят землю - каждый по себе, по своей нужде и соображеньям... Вразнобой. Здесь было совсем не так. Ходил, распоряжался чудной этот старик. В старый пень, выдолбленный, насыпали земли, тут, говорят, настурции посадим. Натащили булыжников, уложили повольнее, как в природе, устроили альпийскую горку. И еще придумана беседка, будут колыхаться на ветру ее висячие стены из хмеля, плюща, синецветной красавицы-ипомеи...
И для ребят место оставили, для беготни. А у них в квартале, между корпусов, была асфальтовая площадка - и сразу, откуда ни возьмись, повырастали, как грибы, гаражи-гаражики. "А вы, ребята, играйте в песочнице!" - что им тут, детский сад? Как-то собрались, устроили в подъезде маленький шум, сразу дворник примчался, заорал, будто небо валится: "Не дурите!" Как же без дуренья обойтись, если делом заняться негде? Вот и пошли в ход ножики: перила исцарапаны, в лифте такое понаписали - волосы дыбом встают!
А тут все иначе. Как дружно работали! И взрослые, и ребята, даже с другой стороны улицы. Все слушались эту... Гликерию, вкалывали - будь здоров!
Ну, и он не отстал.
Артем сощурился от удовольствия, вспомнив, как с хрустом врезалась лопата в сырую землю, прошитую корешками трав. Как трепыхался в синеве голубь, белый, белый, словно листок бумаги. Как раскачивала ива гибкие прутья, усаженные почками-пчелками, желто-пушистыми, пахучими...
Все было хорошо, кроме одного вредного знакомства.
Девчонку Артем заприметил сразу - худая, словно из жердочек сколоченная, всех длинней, всех писклявей. Без конца к нему приставала, кто он такой - родня Тарасу Федоровичу, или так просто, тимуровец прикрепленный. Фыркала: "Нам не нашего района не надо!" Командовала, где копать. А потом и говорит:
- Ты чего такой жадный?
- Чего это я жадный? - завелся Артем, не ожидая подвоха.
- Конопушки со всего класса себе забрал!
И залилась пронзительно. Все они хохотали, пока он искал достойный ответ.
Нашел-таки, "Чапля болотная!" - крикнул дрожащим голосом и так наподдал лопатой, что земля фонтаном брызнула.
...А сейчас зло почему-то прошло. И весело было на душе, и не хотелось домой, туда, где ребята все уже вроде знакомые, а еще не друзья, где командует этот, Длинный, со своими глазами-дырками и пакостными руками, которые так и тянутся дать ничего не подозревающему человеку шелобан, ущипнуть, дернуть...
Вздохнул, посопел носом. Решил, что если уж очень будет туго, придет сюда еще. И Гликерия Львовна просила - старику трудно одному с коллекцией справляться. Надо ж пыль вытирать, то, се...