Я стою перед Марком практически обнаженной. Сказать честно, оказаться полностью голой было бы в меньшей степени волнительно и неловко.
Весь мой внешний вид намеренно сексуален и эротичен, и наверняка в чужих глазах я сейчас едва ли не воплощение порока и соблазна, вот только внутри — все та же неуверенная, мало понимающая в сексе девушка. У меня никогда бы не хватило духа примерить подобный образ самой, просто потому, что я не представляю, как не разрушить картинку одним неверным жестом или словом.
Поразительно, но расфокусированный, резко потемневший взгляд Марка отзывается во мне вопиюще неразумной вспышкой возбуждения. По коже растекается тревожно-побудительный жар, внизу живота пульсирует, и я ужасаюсь собственной реакции.
У меня что, сексуальная девиация на фоне стресса? Другие объяснения происходящему даже искать страшно.
Ладонь Марка с вызывающей уверенностью опускается на мое тело и замирает в неподвижности, обняв грудь под основанием и подпитывая своим теплом и тяжестью дрожь то ли отвращения, то ли больного желания. О кожу — от затылка к ступням — разбивается водопад мурашек.
Напряженные соски, отлично просматриваемые сквозь прозрачную ткань, — куда более соблазнительное зрелище, чем то, что Марк видел в браке. Тем более при ярком свете.
Проваливаясь в его потемневшие от непривычно явного желания глаза, я вдруг ловлю себя на шальной мысли: я ведь могу закончить все на своих условиях. Стереть из памяти тот страшный вечер другим, доказать и Марку, и самой себе, что такой, как я, у него не было и не будет.
Мне это поможет или сделает только хуже?
Если я доведу его до исступления, до безумия, до отчаяния? Покажу, что умею быть другой — уверенной, знающей, чего и как хочу?
Марк тяжело дышит. В его взгляде больше нет ни осознанности, ни ненависти. Наши лица в миллиметрах друг от друга, а губы почти соприкасаются. Воздух вокруг раскален.
Я сокращаю дистанцию.
И без того расширенные зрачки напротив раскрываются до предела, почти затмевая синюю радужку. Однако Марк не наклоняется мне навстречу, и мое движение вперед остается неопределенным, требующим последнего, решающего рывка.
Время замедляется. Шум в голове достигает максимальной громкости, и мыслить здраво ставится только труднее. Я чувствую себя увязнувшей в меду букашкой, обреченно барахтающейся на месте: ни улететь, ни уползти. Только сгинуть.
Прежде неподвижно лежавшая на моей груди мужская ладонь неторопливо поднимается вверх и стискивает полушарие с хорошо ощутимой, но не причиняющей боли силой. Большой палец оглаживает напряженный сосок сквозь тончайшую ткань. Едва устояв на ослабевших ногах, я прогибаюсь в спине. Тело дрожит как под электрическим напряжением.
В темно-синих глазах напротив — борьба. И по неведомой причине я не отступаю, не ухожу обратно в номер, а стою на месте как пригвозжденная и со странным интересом жду от Марка действий. Будто никак не могу очнуться от гипноза и вспомнить, почему мы вообще оказались в нынешнем положении.
Одурманенный алкоголем мозг до сих пор вял и не торопится здраво оценивать ситуацию. Все, на что он способен: заторможенно отслеживать, как взгляд Марка мечется по моему лицу и декольте: от глаз к губам, затем к шее и груди. Один и тот же цикл повторяется нова и снова.
Кожа под горячей мужской ладонью пылает столь сильно, что жар разливается по всему телу. То тут, то там загораются новые костры, обдавая языками пламени мое нутро. Я плыву по огненному течению и вдыхаю отравляющий сознание газ — знакомый до финальной ноты мужской парфюм.
Стук сердца становится чаще. Марк едва заметно накреняется вперед, словно в конце концов решается подчиниться силе тяготения. У меня сбивается дыхание.
Укрывающую нас тишину вдруг нарушает резкий громкий стук. Я вздрагиваю и отшатываюсь от Марка как от пропасти, в которую едва не рухнула. Мутная вода в голове мгновенно проясняется, превращаясь в живительный родник здравого смысла. Я трезвею за секунду и сразу пытаюсь отступить к двери в номер.
Марк хватает меня за руку.
— Отпусти!
— Я… — начинает он и вдруг замолкает, остановив взгляд на моем предплечье.
Ничего не понимая, я прослеживаю траекторию его взгляда, совсем позабыв о том, что было умело спрятано за сеткой перчаток.
— Это что? — Марк озадаченно хмурится.
— Ничего. — Я предпринимаю попытку выдернуть свою ладонь из его хватки.
Без толку. Его пальцы сжимаются вокруг моего запястья с новой силой, свободная рука тянется к перчатке и тащит ткань вниз. Марк поднимает на меня встревоженный взгляд, и я без промедления отвожу свой: не хочу видеть осуждение и любопытствующее вопрошание.