У меня не было ответов на эти вопросы. Да и у кого бы они были?
Если бы правосудие здесь работало для всех одинаково… Если бы зарвавшиеся богатенькие наследницы отправлялись в тюрьму ровно так же, как и обычные пьяные водятлы, ненависть и отчаяние не сжирали бы меня с потрохами.
Наверное, восторжествуй хотя бы подобие справедливости, я бы сумел отпустить прошлое. Ведь живут же люди, внезапно потерявшие близких, дальше — полноценно, радуясь, влюбляясь и строя новую реальность. Не зацикливаясь на одном единственном дне, где трагедия разрушила все раз и навсегда.
Но как смириться, когда твой пятилетний брат в могиле, а его убийца разгуливает на свободе как ни в чем ни бывало? Какой надо быть мразью, чтобы об этом забыть и спокойно спать по ночам?
Я забыть не мог.
Ни тот день, когда мы с Мишей направлялись от его садика домой: если позволяло учебное расписание, я забирал его по пути из универа. Ни вылетевший словно из ниоткуда белый джип — сверкающий чистотой несмотря на таявший всюду серый городской снег. Ни сокрушающий звук удара — мне до сих пор мерещился в нем хруст ломающихся костей.
Восемнадцатилетняя, получившая водительские права месяц назад Альбина Панфилова неслась в своей новенькой тачке на бешеной скорости в спальном районе и даже не затормозила на пешеходном переходе. Том самом, где стоял знак «Дети».
Мы с Мишей едва отдалились от садика на пять метров. На светофоре горел зеленый свет для пешеходов. Ни с одной, ни с другой стороны дороги не было машин.
Миша, подпрыгивая от восторга, пересказывал мне выученный к новогоднему утреннику стишок и с удовольствием размахивал своим любимым рюкзаком в форме динозавра. Я плелся следом, временами поддерживая его за капюшон, и отвлекся только на миг: в мессенджере мать спрашивала, как скоро мы будем дома.
Секунду спустя по дороге на запредельной скорости пронесся белый джип. Я не успел отреагировать. Может быть, даже не имел шанса. Не знаю.
Я помню сверкнувшие на блестящей поверхности машины огни уличных фонарей. Свой задушенный крик.
Помню переломанную детскую фигуру в ярко-зеленом зимнем комбинезоне с оказавшимися бесполезными светоотражателями. Бурую, смешавшуюся с грязным снегом кровь.
Помню рыжую копну волос. Джип остановился, врезавшись в автобусную остановку рядом, и, лежа в холодной слякоти и не имея сил подняться, я смотрел в окно на водительской двери и видел только эту чертову рыжину. Оттенок, который Альбина не сменила и через несколько лет.
Эту же копну я увидел в день начала студенческой практики в нашем ресторане. Альбина Панфилова была здесь, в кабинете бухгалтерии и, не замечая моего появления, о чем-то болтала с другими студентами. Улыбаясь и смеясь.
На несколько секунд ослепляющая, ударившая под дых мощным электрическим разрядом ненависть затмевает собой все вокруг: привычный шум работающего ресторана, гул разговоров в кабинете, шорох перекладываемых на столе бумаг и возню толпящихся там же студентов.
Вместе с ненавистью, едва мысли становятся яснее, приходят и другие чувства, описать которые мне не под силу. Отвращение и бессилие, непонимание и… непривычка.
Да, вероятно, именно так называется этот тошнотворный дискомфорт, возникший в ее присутствии. Я до сих пор не привык кого-то ненавидеть до выжигающей душу в пепел силы. Тем более — женщину. Девчонку даже.
Альбина Панфилова немногим младше меня: года на четыре, не больше. Раз явилась на практику, значит, учится на последнем курсе: как учился и я в год Мишиной смерти.
Я смотрю на нее, застыв в дверях и сжимая кулаки, еще никем не замеченный, и ни хрена не понимаю. Это издевка, наглость или просто идиотская глупость? Как ей духу хватило заявиться в этот ресторан?
С мысленной усмешкой я одергиваю себя: наверняка она всего лишь пришла на все готовенькое, как типичная мажорка, и даже не потрудилась изучить состав руководства. О практике переживают только те, кому папа не купит диплом.
Ничего, обещаю я сам себе, сейчас эта беззаботная улыбка сползет с ее лица. Вряд ли она узнает меня с первого взгляда, но фамилия у нас с Мишей одна.
Я представлюсь, глядя ей прямо в глаза, как должно было случиться еще три с половиной года назад. Если бы правосудие существовало.
Очень вовремя мое присутствие обнаруживает наш главбух Надежда. Оторвавшись от документов (незавидная участь — придумать бесполезным в работе студентам хоть какое-то занятие на следующие недели, — свалилась именно на нее) и вскинув голову, она натыкается на мой ожидающий взгляд.
— Марк Анатольевич!