В столь любимых мной синих глазах — откровенное, не прожитое и годы спустя горе. Выплескивающиеся из Марка чувства ощутимы физически и резонируют в каждой клетке моего тела оглушительной для сознания болью, глаза щиплет от уже подобравшихся к краю слез.
— Марк… — выдыхаю я, давясь всхлипом, и делаю к нему несмелый шаг.
Он отшатывается от меня, как от прокаженной. Полный страдания взгляд пустеет, черты лица обостряются. Его горе вновь надежно скрыто за презрением и ненавистью, адресат которых я. Как оказалось, вполне заслуженно.
Ноги подкашиваются, и я едва не падаю. Если поверить Марку нетрудно, то по-настоящему осознать смысл им сказанного куда тяжелее.
В мыслях воцаряется хаос из немногочисленных воспоминаний о том самом дне, и попытки воспринять новую информацию здраво проваливаются одна за одной. Меня накрывает безвоздушным куполом абсолютного ужаса.
— Я… — Голос хрипит.
Марк зло усмехается.
— Только попробуй начать оправдываться. Имей хоть каплю совести, Альбина. — Мое имя звучит словно плевок.
Мне нечем дышать. Раскрытые в немом протесте губы холодеют.
Я пытаюсь заговорить еще раз, но безуспешно. В ушах нарастает распирающий виски гул, тело пробивает дрожью, а в глазах резко темнеет.
Стараясь перебороть явно надвигающийся обморок, я на секунду крепко зажмуриваюсь. Меня качает как пьяную. По коже бегут мурашки онемения, а голова взрывается острой болью. Через секунду становится чуть легче, и я сразу же нахожу взглядом уже удаляющегося от меня Марка.
Я вижу его широкую спину, а затем и мигнувшую фарами машину поблизости. Марку нужно пройти до нее всего несколько шагов. Даже если у меня получится его нагнать, он не останется и не выслушает.
Не оборачиваясь, он садится в машину и, не задерживаясь, уезжает, а я опускаюсь на землю, в миг растеряв последние силы, и прячу в ладонях лицо. Давление в грудной клетке кажется смертельным. Я хочу сделать вдох — и не могу.
Господи… Не может быть. Не может…
Я утыкаюсь лбом в колени и обнимаю себе руками. Мне кажется, еще немного — и я начну рвать на голове волосы и кричать.
В действительности я лишь раскачиваюсь на месте, будто убаюкиваю себя сама в надежде уснуть и забыть об очередном кошмаре. Ожидаемо безрезультатно.
— …тете плохо!
— Ваня, ну-ка иди ко мне скорее!..
Как же звали брата Марка?.. Он так и не сказал.
Сквозь не утихающий в голове гул я слышу то возмущенные, то настороженные голоса прохожих, вот только очнуться от паралича не могу. Людям, конечно, нет до меня никакого дела, но я предпочла бы свихнуться дома, а не посреди улицы.
Когда рядом кто-то намеренно громко заговаривает о вызове полиции, тело начинает мне подчиняться. Я встаю и, сильно покачнувшись, едва не падаю обратно. Ноги едва меня держат.
…Не может быть…
Не. Может. Быть.
Я бреду к метро и еду домой без участия разума, исключительно на мышечной памяти и ответственности за Бусинку. Мои мысли до сих пор у ЗАГСа, и мозг вновь и вновь прокручивает одни и те же слова.
Я вспоминаю день аварии так подробно, как только способна. Ничтожные секунды до и долгие часы в больнице после. Разговоры с врачом и приехавшим за мной водителем — отец был в командировке, а вернувшись через два дня, даже не поинтересовался моим здоровьем.
Столько лет я старалась не возвращаться к тому дню, не желая раз за разом переживать укоренившийся внутри страх, бессилие перед которым расстраивало меня неимоверно. Отказалась от вождения, пересела сначала в машину с личным водителем, а после ареста отца — на общественный транспорт. И почти забыла о случившемся.
Авария осталась в прошлом пусть и травмирующим, но все же незначительным эпизодом. Ерундой, не стоящей внимания.
…Не может быть…
В квартиру я почти вваливаюсь. Мысленный поток мутный, словно отравленный, высыхающий ручеек. Глаза печет. Сердцебиение настолько частое и громкое, что сосредоточиться на окружающей среде очень сложно. Я и дышу с перебоями.
Бусинка, как и положенно любой уважающей себя кошке, уже сидит у порога и мое появление встречает недовольным писком: время ужина и приема противных лекарств наверняка прошло. Почувствовав приветственное прикосновение к ноге, я вдруг несдержанно всхлипываю. Просто потому, что кто-то все еще ждет и любит меня.
— Прости, — шепчу я хрипло и, склонившись к Бусинке, принимаюсь почесывать ее за ухом. Хочется подхватить пушистую теплую тушку на руки и стиснуть в объятиях, но моя кошка не из тех, кто одобряет подобное нарушение границ.