Глава 21
Захлебнувшееся кровью сердце будто зависает над пропастью, не смея пошевелиться, и я немею вместе с ним, оглушенная. Не чувствую ни прикосновений, ни пронесшегося по венам пламени. Но лишь первые пару секунд. Затем ощущения обрушиваются на меня лавиной — внезапной, сокрушительной и смертельной.
Теплые и сухие, шероховатые на ощупь мужские губы прижимаются к моим с непривычной силой, уколов собой нежную, сверхчувствительную кожу. Они давят, и требуют, требуют, требуют.
Не сомневаются и не спрашивают. Не оставляют права выбора.
Я закрываю глаза, позволяя ударной волне унести меня за собой в неизвестность.
Горячие крепкие руки, обхватившие мои плечи, соскальзывают к запястьям. Мгновение спустя кожу ладоней опаляет тепло напряженной мужской груди. Меня прошибает током.
Тело дрожит, как в лихорадке, а в голове пугающе пусто. Я вся — ощущения и чувства, разум словно исчез.
Марк ведет губами по моим губам, едва-едва к ним прикасаясь, и этот простейший, почти невинный контакт заставляет меня ахнуть и раскрыть рот. И пропасть.
Один вдох спустя я попадаю в ураган. Марк вжимает меня в себя, и целует. Агрессивно, развязно, жадно. Как никто и никогда.
Я заваливаюсь вперед, вцепившись в ткань мятой рубашки, как в последний оплот, как в единственную преграду на пути к безумию. Голова идет кругом, легкие жжет от нехватки кислорода, и мне безумно, невыносимо хорошо.
Настолько, что я хочу остановиться немедленно — только бы не ощущать так много и так остро, — и не могу, потому что жажда большего, неизведанного и невозможно приятного тащит меня за собой в бездну, лишая воли и связи с реальностью.
Я будто одновременно утопаю в теплом, обволакивающем меду посреди пышущего летом и свежестью цветочного луга и горю на адском костре, давясь застревающим в горле и легких пеплом. Мне сладко и горько, хорошо и больно. Словно в одно ухо льются долгожданные признания в любви, а в другое — гневное «ненавижу».
От боли ноют губы, и сердце, но я не останавливаюсь — лишь сильнее тяну на себя Марка, и позволяю углубить давно ставший безумным поцелуй. Кончики моих пальцев гладят голую кожу в вырезе рубашки, язык касается его языка, повторяя, обводит контур умелого рта и толкается внутрь, смело и развязно. Как я никогда не рискнула бы прежде.
Но в эти секунды я будто и не я вовсе. Я не помню, что нужно переживать и бояться, контролировать каждый вдох и каждую реакцию, просчитывать наперед, что подумает обо мне партнер… Я не помню ровным счетом ничего.
Все мое существо стремится к Марку, к его отравляющим душу поцелуям и прикосновениям, гонится за тем, что может дать только он. Здесь и сейчас.
Одна его рука путается в моих волосах, чуть тянет корни — и я содрогаюсь от прошедшей внутри конвульсии, вспышкой оседающей внизу живота. Другая — едет по шее к груди, оглаживает полушарие и сжимает: сперва слабо, а затем уверенно, с легко угадываемым желанием. Я стону прямо в его губы и тут же чувствую зарождающуюся в его теле дрожь, отчего все ощущения мгновенно обостряются. Последние сдерживающие границы стираются безвозвратно.
Я не помню прошлого и не знаю будущего. Нет даже настоящего.
Везде только Марк. Его ласкающие, жадные прикосновения. Опьяняющий любимый запах. Разгоряченное, желанное тело и мечущаяся душа.
Его скользящие по моей шее мучительной пыткой удовольствием губы, что спустя несколько секунд замирают прямо у скрытой лишь тканью футболки груди и медлят. Достаточно, чтобы зародить во мне желание умолять и чтобы не дать возможности опомниться.
Когда горячий и влажный мужской рот по очереди втягивает сначала один, а затем другой напряженной сосок, я не удерживаю громкого стона, больше похожего на вскрик. И, кажется, оттого мы обо окончательно теряем связь с реальностью.
Выпрямившись, Марк возвращается к моим губам и целует. Дико, безудержно, пошло. До взрывающихся под веками звезд и полнейшего беспамятства.
Я отвечаю, как могу: с ничуть не меньшими желанием и силой, но далеко не столь умело. Еще недавно только этой мелочи хватило бы, чтобы заставить меня стушеваться и перегореть. Но сегодня все иначе.
Я не боюсь сделать что-то неправильно или продемонстрировать собственную очевидную любому неопытность. Напротив, каждый мой промах как будто добавляет остроты, вынуждая переходить за грань, к которой раньше и приблизиться было страшно. Потому что слишком…
Просто… слишком.
О таких поцелуях не пишут в любовных романах и в кино подобных не показывают тоже (даже в любимых мной «Бриджертонах»). И уж точно ничего подобного нельзя увидеть и в самом непотребном порно. Потому что катализатор здесь не тело, а сердце.