В глазах меркнет, словно ласка Марка сносит последние предохранители в голове, контроль над собой оказывается полностью утрачен. Меня несет на волнах неги и безумия в неизвестность. Может быть, впереди безопасная гавань, а может — горный водопад, ледяной и смертельный.
Дернувшись и пошатнувшись, я в панике взмахиваю рукой в поиске опоры. Пытаюсь держаться за стену позади, но безуспешно. Я успеваю испугаться, что сейчас упаду и эта невыносимая, тягуче сладкая ласка закончится, не успев начаться.
Нет, только не сейчас, пожалуйста… Я…
На мои бедра вдруг ложатся горячие ладони и надежно фиксируют, не позволяя сдвинуться с места. Держат крепко: настолько, что спустя несколько часов на бледной коже наверняка останутся синяки, но сейчас последствия совершенно неважны. И сила, угадываемая в этом простом движении мужских рук, только отчаяннее возбуждает.
Я судорожно выдыхаю. Облизываю пересохшие губы и, снова глухо ударив затылок о стену, приоткрываю потяжелевшие глаза. В мареве желания и ночном полумраке зрение возвращается не сразу, но вскоре я ловлю на себе ответный взгляд, и содрогаюсь от очередного афтершока.
На мгновение Марк отклоняется и делает жадный глубокий вдох. А я, кажется, обретаю еще одно эротическое воспоминание: дикие, пьяные от желания глаза, блестящие от моей смазки щетина и рот, проступивший на шее кадык и часто вздымающая грудь, столь некстати скрытая под рубашкой.
— С-сними… — хриплю я, не отдавая себе в том отчета.
К счастью, Марк по направлению моего взгляда понимает, что именно от него требуется. Секунда — и измятая рубашка летит в сторону.
Я видела его обнаженный торс и прежде, но именно сейчас меня пробирает, как никогда. Во рту скапливается слюна, кончики пальцев колет от потребности коснуться, а пульсация внизу живота и между ног становится еще более ощутимой.
До этой ночи я не испытывала желания подобной остроты, и, как ему противостоять, не знаю. У меня нет ни воли, ни благоразумия. Остановиться просто нельзя.
Руки сами тянутся к Марку. Я хочу дотронуться до него как можно скорее, почувствовать его кожу своей, вызвать в нем те же ощущения, что он рождает во мне. Я хочу стать его мучением и его наслаждением в равной степени.
Он до сих пор стоит на коленях, потому коснуться выходит лишь коротких волос и колючей щеки. Я чувствую проступившую у висков и на лбу испарину, вижу, как еще ярче вспыхивает пламя в беспросветно темных сейчас глазах.
Марк льнет к моей ладони и торопливо облизывает губы. Наше дыхание, не успев замедлиться, разгоняется вновь. Я сглатываю.
Подобно подкрадывающемуся к добыче хищнику, Марк начинает подниматься. Грациозно, медленно и уверенно, не скрывая наполненного обещанием взгляда.
Моя ладонь скользит вслед за его выпрямляющимся телом: по царапающей щетиной щеке к мощной, пылающей жаром шее, выпирающим ключицам, упругой, вздымающейся от возбужденного дыхания груди и, наконец, напряженному рельефному животу. Подрагивающие то ли от нетерпения, то ли от волнения пальцы замирают у линии пояса.
Заметив мою нерешительность, Марк вдруг подталкивает меня вперед, заставляя прогнуться в пояснице. Наши бедра впечатываются друг в друга, сквозь ткань его брюк — единственную преграду между ним и моей обнаженной кожей, — я чувствую твердость и тепло.
Дыхание тут же срывается. Ладони холодеют, низ живота сводит жаждущей болью.
Решившись, я вытаскиваю из петли пуговицу на поясе, неловко, в очевидной спешке расстегиваю молнию, задевая — вполне намеренно, — проступающий под ширинкой бугор, и Марк шипит сквозь стиснутые зубы.
Лежащие на моих бедрах ладони сжимаются крепче и приходят в движение, как только я помогаю брюкам опасть на пол. Звук их приземления — глухой, почти выдуманный, — бьет по вискам.
Дрожь в теле становится физически заметной. Наверняка Марк прекрасно чувствует, как раз в две доли секунды меня подкидывает к нему еще ближе. Его член упирается в мое бедро через тонкую ткань боксеров, и интимность нашей позы ошарашивает все мои органы чувств.
Страх и нетерпение — сумасшедший коктейль, требующий немедленного действия, но мы оба почему-то замираем в нерешительности. Реальность колеблется — ни туда ни сюда, — и между мной и Марком в этом безвременье снова что-то кардинально меняется.
Характер наших прикосновений становится иным. Мы больше не торопимся — напротив, как будто стараемся замедлить возобновившийся ход часов. Больше нет порывистости и дикости, каждый жест плавен и вдумчив.
Марк наклоняется ко мне и целует. Совсем не так, как целовал сегодня. Абсолютно противоположно тому, как целовал все месяцы до, когда я верила, что любима.