Он больше не сминает мои губы и не терзает их словно в наказание. Его поцелуй — ласка в ее истинном значении, бессловесное признание (пусть и истинное лишь в эту самую секунду) и наслаждение — мной и для меня.
Я отвечаю, приподнявшись на носочках и цепляясь за его плечи для равновесия. Ноги совершенно не держат, но быть как можно ближе к нему — жизненная необходимость. Словно любой лишний сантиметр пространства между нашими телами сулит забвение и гибель.
Я хочу влиться в него, соединиться кожа к коже, обратиться в одно. Я хочу его в себе. Быть с ним. Быть им.
Когда Марк, стащив боксеры вниз, вводит в меня член, мы не отводим друг от друга широко раскрытых глаз. Я замираю, не смея дышать.
Размазав влагу по входу, он медленно толкается внутрь и выскальзывает обратно. Я сипло стону.
Все повторяется. Снова и снова. До тех пор, пока меня не начинает трясти, как в лихорадке.
У Марка не менее сумасшедший вид. Пот бежит по его лицу ручейками, губы сжаты до такой степени, что на скулах играют желваки, взгляд не просто дикий — обезумевший.
Я не понимаю, зачем он мучает нас обоих. Зачем эта пытка кратчайшим удовольствием, что копится, и копится, и копится, но никогда не оказывается достаточным.
Все мое тело напряжено до предела. Я будто никак не прыгну с обрыва, а лишь, разбежавшись, зачем-то торможу у самого края и зависаю над пропастью. И так без конца.
Не выдержав, я сама толкаю бедра вперед и обхватываю Марка ногой, вжимаю его в себя, вынуждая войти до упора.
— Блять… — Жар его дыхания опаляет мою шею, горячие губы утыкаются в излом у плеча, пробивая тело еще одним уколом удовольствия.
Я стону и суетливо дергаюсь. Отмерев, Марк начинает двигаться. Резко и быстро, набирая дикий темп. Я снова теряю ориентиры в пространстве.
— Марк… Еще…
Он вбивается в меня сильнее. Закрыв глаза, я могу только прижиматься к нему изо всех сил, ощущать, как он двигается во мне, слушать, как наши тела пошло ударяются друг о друга.
Поцелуи смазываются. Я впиваюсь в плечи Марка кончиками ногтей, одновременно пытаясь и удержаться на ногах и притянуть его тело еще ближе к своему.
Жар окутывает нас с головы до ног, воздух вокруг тяжелый и влажный настолько, что проникает в легкие с трудом. В ушах стоит гул, через который почти не проникают внешние звуки.
С глухим стоном Марк ускоряется. Кажется, я вскрикиваю.
Ощущения становится невыносимыми. Я то мечусь в пределах того ничтожного пространства, что еще существует между стеной и Марком, то застываю, сжавшись и в очередной почти взлетев к пику, пока наконец выкручивающая жилы мука не оборачивается самым сильным оргазмом в моей жизни.
Глухой стон Марка проносится по моему телу разрядом тока, отчего расходящаяся внизу живота пульсация будто на мгновение прекращается, но только чтобы стать еще ярче и приятнее. Я вздрагиваю от особенно ощутимой вспышки и на выдохе не могу сдержать тихого всхлипа.
Зарывшись носом в изгиб моей шеи, Марк делает еще несколько толчков и каменеет, едва я чувствую, как внутрь выплескивается сперма. Ноги тут же подкашиваются, причем у нас обоих.
Как только Марк выходит из меня, я сползаю по стене вниз, мечтая свернуться прямо здесь, на полу, в комочек и пролежать так сколько потребуется. Тело до сих пор будто обнаженный провод, и ощущений слишком много.
— Блять… — Раздается вдруг в тишине.
Вздрогнув, я резко открываю глаза и сразу вижу застывшего напротив Марка. У него шальной, еще пьяный от оргазма взгляд, в котором патока удовольствия медленно размывается выплескивающимся из берегов ужасом осознания.
Его реакция отрезвляет меня за секунду. Воспоминания наполняют голову, мысли проносятся в голове очищающим ураганом, после чего возвращаются привычные гнев, обида, стыд и вина.
Я отвратительна самой себе. Да и Марк отвратителен мне не меньше.
— Альбина… — выдыхает он виновато, так и не отведя взгляд от моего лица. — Прости.
Я трясу головой. Кажется, по щекам бегут слезы, но сил убедиться нет.
— Уходи, — сиплю я, уставившись в темный пол. — Просто… уходи.
Глава 22
Я ныряю в работу с головой. Сразу двое бариста берут отпуска на ближайшие четырнадцать дней, и управляющая Аида идет мне навстречу: ставит мои смены в график чаще, чем положено Трудовым кодексом, и заботящимся о здоровье сотрудников Ярославом.
Свободного времени почти нет, а значит нет и сил на рефлексию, и даже эмоции. Я работаю, работаю и еще раз — работаю.