— Не нужно, — сообщаю я мягко, стараясь не обращать внимания на мгновенно зажегшийся внутри его глаз протест. — Ты уже компенсировал стоимость квартиры. Я не возьму.
Он хмурится. Не возражает сразу, наверняка просчитывая возможные варианты новых аргументов в пользу своего предложения. Даже порывается сделать по направлению ко мне шаг, но сразу останавливается. Однако неизменившееся между нами в длину расстояние теперь ощущается иначе. Тесным и легко преодолимым.
— Тебе была дорога бабушкина квартира, — напоминает Марк, вбивая в воздух каждое слово. — Ты ценила ее намного больше, чем роскошные хоромы своего отца, помнишь?
Я, разумеется, помню. Удивительно, что помнит и Марк. Следующая его фраза, однако, в одно мгновение избавляет меня от любого рода иллюзий:
— Именно поэтому я уговорил тебя продать эту квартиру, хотя ты не хотела с ней расставаться. Напоминаю, что я планировал выставить тебя на улицу, осуществив свой план. После такого никаких компенсаций не будет достаточно, и ты это знаешь.
— Но ведь не выставил. — С наносным безразличием я пожимаю плечами.
Обсуждать прошлое мучительно. Мне отчаянно хочется закрыть глаза и зажать уши ладонями — только бы ничего не слышать и не видеть. Не вспоминать.
Марк лезет в не успевшую затянуться рану голыми руками и не понимает этого. Не выдержав, я поворачиваюсь к нему спиной.
— Альбина…
— Ну что? – выдыхаю я через подбирающийся к горлу ком слез. Марк подходит ближе, его горячее, прерывистое дыхание задевает мою макушку. — Что? Ты думаешь, мне станет легче, если ты скатишься за черту бедности, пытаясь компенсировать мне надуманные денежные убытки? — В запале я разворачиваюсь обратно, вдруг испытав желание одним взглядом поставить его на путь истинный, но важные, точные слова растворяются в небытие.
Не успев отреагировать на мое стремительное перемещение в пространстве, Марк не сразу подчиняет себе выражение глаз и лица. Отпечатавшаяся во взгляде и мышцах тоска — затяжная, преисполненная раскаянием и сожалением — сбивает меня с ног. Ошеломляет до временной немоты.
Одно бесконечное мгновение я словно смотрю Марку прямо в душу, ощущаю то, что чувствует он в каждую минуту своей жизни. Постигаю его, понимаю.
Он мучается. И мука его страшна. Бездонна и черна как пропасть.
Мне становится жутко.
— Пожалуйста, — произносит он тихо. — Возьми хотя бы это.
Вопрос «Есть что-то еще, что ты готов мне дать?» повисает в воздухе не озвученным. Я никогда не осмелюсь его задать.
— Хорошо, — вырывается у меня раньше, чем мысль о согласии оборачивается взвешенным решением.
Лицо Марка немного светлеет, линия плеч теряет былую напряженность.
— Спасибо, — благодарит он отрывисто.
Странный ответ. Но спрашиваю я о другом:
— Что от меня требуется?
— Нам нужно съездить к нотариусу. Скажи, когда сможешь, я запишу нас.
На моих губах замирает изумленный смешок. Просто оттого, что я не привыкла к такому Марку: осторожному, бережному, внимательному ко мне.
Он ведь с первого дня был другим. Резковатым, жестким, загруженным работой и делами настолько, что мы почти не виделись и не общались.
Какой он настоящий? Прошлый или сегодняшний? Или, может быть, есть и другой Марк? Которого мне никогда не узнать?
Голова идет кругом. Я называю дату следующего свободного дня на автомате, не отдавая себе отчета в том, что говорю.
Марк удовлетворенно кивает. Значит, получил от меня достаточно внятный ответ.
— Я пойду, — сообщает он вдруг.
— Уже? — Мне с трудом удается подавить последовавший за вопросом порыв зажать рот ладонью.
Марк, кажется, не замечает двусмысленности моей оговорки. Кивает серьезно, будто с извинением:
— Нужно ехать. У… — Он мнется, наверняка не желая объясняться, и я спешу избавить его от беспричинного неудобства:
— Тебе не нужно передо мной отчитываться.
— Не в этом дело. — Синие глаза напротив наполняются решимостью. — Сегодня день рождения Миши, — признается Марк, и и одно простое предложение ударяет меня под дых. — Я еду на кладбище.
Я беззвучно хватаю воздух ртом, не в силах даже кивнуть. У маленького мальчика, погибшего под колесами моей машины, сегодня день рождения.
Ему… Сколько бы ему исполнилось? Девять?
Целых девять лет.
— Могу я поехать с тобой? — говорю я к собственному ужасу вслух.
Глава 26
— Ты серьезно? — спрашивает Марк неподдающимся определению тоном.
Отрезвление приходит в ту же секунду. Как в моей голове вообще созрела мысль о подобном?