В скованном молчании мы выпиваем успевший стать из горячего теплым чай с нашедшимся на столе овсяным печеньем. После я подсыпаю Бусинке корма и следом проверяю оба окна на предмет закрытых замков. Марк дожидается меня в коридоре, где вскоре мы вновь переживаем пару удушающих минут в тесноте порога, прежде чем наконец выбраться на улицу.
— В среду съездим к нотариусу, — сообщает Марк, когда его машина трогается с места.
— Хорошо.
В следующие тридцать восемь минут никто из нас не произносит ни слова. Если Марк и хочет сказать что-то еще, то не решается. Как и я сама.
Пробок на этом участке трассы нет, и растущий по обе стороны лес проносится за окном сплошной серо-желтой полосой с редкими всполохами чудом уцелевших багряно-красных костров. Зарядивший вскоре дождь в сопровождении монотонно двигающихся по лобовому стеклу дворников вгоняет меня в странное состояние, близкое к гипнотическому сну.
Далеко не сразу я замечаю, что мы давно свернули с основной дороги. Сонный паралич сменяется ознобом.
Подобравшись в кресле, я до болезненного онемения стискиваю между колен сложенные в замок руки. Предельно разогнанная затрепыхавшимся в груди сердцем кровь бежит по телу конвульсивными волнами, вытесняя холод страха жаром паники. Каждый новый вдох дается мне труднее. Последние пять минут нашего с Марком пути по неровной грунтовой дороге я почти не вижу из-за застлавшей зрение мутной пелены.
Наконец, сухой, вычищенный от эмоций голос разрушает прожившую три четверти часа тишину:
— Мы на месте.
— Ид-дем. — Я чувствую потребность сказать хоть что-нибудь в ответ, но будто парализованные губы едва справляются с единственным словом. Кажется, что оно одно забрало все мои немногочисленные силы.
Марк отрывисто кивает и берется за ручку водительской двери. Я следую за ним и на слабых ногах выбираюсь из машины на улицу.
Холодный и влажный ветер бьет в лицо свежестью, которой давно нет в городах, и на миг дышать ставится легче. Запрокинув голову, несколько секунд я неподвижно смотрю на темное-серое, затянутое беспросветными тучами небо в надежде вернуть себе ясный образ мыслей.
Где-то совсем рядом вдруг взрывается пронзительно-громким карканьем ворон. Вздрогнув, я принимаюсь озираться по сторонам, но не успеваю приметить ни одной черной птицы. Мощные кроны обедневших к зиме берез раскачиваются на усилившемся ветру, гипнотизируя и создавая рябь перед глазами. Пышные ели, мрачные и таинственные, молчат, возвышаясь позади.
Шорох заскрежетавшего под подошвой мужских ботинок гравия слышится все отчетливее. Марк останавливается рядом, за нашими спинами щелкают замки автомобильных дверей.
— Готова?
Не рискуя заговорить, я молча киваю и сглатываю вязкую слюну. Горло щекочет тошнота.
Выступив немного вперед, Марк уверенным шагом отправляется в сторону уже показавшихся на горизонте разномастных памятников и крестов. Покрытая черным пальто спина пряма и каменна, четкий профиль лица напряжен до пустоты. Словно Марк закрыл собственную душу на тысячу замков.
Я с ужасом ловлю себя на мысли, что именно сейчас легко узнаю в нем Марка из дня его измены: жестокого, бесчувственного, мертвого внутри. Меня снова пробивает озноб.
Свитер и застегнутая до горла куртка больше не греют. Обхватив себя руками и опустив голову, я иду за Марком как привязанная. Наверное, он и правда незримой силой ведет меня вперед.
Только ступив за ворота кладбища, я рискую впервые за эти пару часов по-настоящему прислушаться к себе с намерением оценить степень собственных переживаний, но на том конце — абсолютная тишина. Словно мой разум отсоединил все проведенные к эмоциям контакты. Связи просто нет.
Ни боли, ни грусти, ни вины. Полное омертвение. У меня не получается даже понять, испытываю ли я в связи с этим облегчение или нет.
Идущий впереди Марк замедляет шаг и будто с осторожностью оборачивается назад. Его глаза — снова обеспокоенные и больные — отыскивают мои, и я в миг холодею, еще до того, как он успевает сказать:
— Пришли.
Марк переводит взгляд влево, и мой следует за ним без паузы или раздумий. Что-то неподъемное, навсегда прибивающее к земле обрушивается на мои плечи. Эмоции, еще мгновение назад ощущавшиеся словно сквозь толщу воды, внезапно вонзаются в мою грудь острым огненным мечом. Я не могу сделать вдох. В ушах звенит.
За черной кованной оградой — черный гранитный памятник. Классический прямоугольник чуть ниже среднего женского роста с выгравированной на поверхности фотографией.