— Поехали отсюда, — то ли предлагает, то ли приказывает он, прежде чем развернуться вместе со мной к выходу.
— Но…
— Что? Ты решила заночевать здесь? Местные обитатели, боюсь, не потерпят конкуренции.
— Мы ведь только приехали, — замечаю я осторожно. — Я испортила твой визит.
— Брось. — Марк легко подталкивает меня вперед, вынуждая двигаться с ним вместе. — Я могу приехать в любой другой день. И ты тоже. Если захочешь.
— Ты не против? — удивляюсь я.
Кажется, позади Марк качает головой.
— Нет, Аля. Если захочешь, я всегда готов с тобой съездить.
— Я могу сама. — Как только эти три слова повисают в воздухе, Марк сжимает мои плечи почти до боли.
У меня загораются стыдом щеки. Предположить, что я имею право приезжать сюда в одиночестве, было явным нарушением невидимых границ. Понятно, отчего эта идея не понравилась Марку.
— Грохнешься тут в обморок и умрешь от обморожения? — беспокоится он совсем о другом. — Не выдумывай.
Споткнувшись, я оборачиваюсь. Марк смотрит вдаль поверх моей головы, и встретиться с ним взглядом не удается. Он чуть ускоряет шаг, и мне, почти забуксовавшей на месте, приходится отвернуться.
Напоследок я успеваю еще раз посмотреть на могилу Миши, взглянуть в озорные детские глаза и затем, едва-едва — на фотографию мужчины средних лет на идентично возвышающемся рядом памятнике. Ноющая боль у сердца становится сильнее.
Когда мы доходим до открытой калитки, Марк приобнимает меня за талию свободной рукой, словно до сих пор опасается повторения моего обморока. Около минуты он возится с замком, и я безвольно стою у него под боком как набитая ватой кукла.
Мне одновременно приятны его прикосновения и… странны. Самим своим существованием. Той уверенностью и обыденностью, с которыми Марк действует, будто между нами это заведено, будто он не обращает ни малейшего внимания на разливающееся по коже в участках соприкосновения наших тел тепло, словно ему не дико идти со мной почти в обнимку.
Наверное, для него подобная физическая близость и правда заурядна. У меня нет никаких доказательств, но что-то в том, как Марк ведет себя, подсказывает, что его детство выдалось отличным от моего крайне не щедрого на физический контакт.
И сейчас, в эту самую минуту, когда мне неловко даже дышать и боязно лишний раз пошевелиться, я начинаю по-настоящему осознавать, насколько я не привычна даже к ничего незначащим полуобъятиям. Растерянное удивление, вызванное сегодняшним поведением Марка, медленно, но верно перерастает в в мучительный дискомфорт.
Я будто съеживаюсь и ничего не могу с собой поделать. Ни малейшего понимания, как реагировать на подобные будто бы косвенные свидетельства заботы, у меня нет.
Ведь это именно она? Марку не все равно, что со мной будет?
Глава 27
Недолгий путь до машины мы проделываем в тишине. Рука Марка, задержавшаяся на моей талии до самого открытия пассажирской двери, наконец исчезает, и я вздыхаю — от облегчения и мгновенно поселившегося в сердце неуютного ощущения покинутости.
Мне кажется, я чувствую, как внутри скребется выбравшаяся из глубин тоска — не сомкнувшая глаз в ожидании удачного часа для воскрешения, она, карабкаясь, бесцеремонно взбирается то по одному органу, то по другому, пока не оплетает легкие и горло. Глаза печет в сотый за сегодня раз.
Слева с глухим щелчком открывается дверь. Салон, заполнившись присутствием еще одного человека, созданными им шорохами, запахами и колыханиями воздуха, внезапно перестает быть самым безжизненным на планете местом. Внутри становится теплее. Спокойнее.
— Сейчас включу печку. — Марк бросает на меня обеспокоенный взгляд. — Ты вся замерзла.
Я вяло качаю головой. Сама не знаю, чего ради. Мне действительно прохладно. Но продрогшей до костей я бы себя не назвала. Только если метафорически. Холода во мне сейчас и правда предостаточно, но причина ему далеко не физическая.
— Отрицаешь очевидное? — Марк, конечно, по-своему воспринимает мой бессловесный ответ. — Тебя трясло, пока мы шли к машине. Да даже сейчас сидишь, сжавшись.
— Я… — Горло перехватывает, и я сглатываю очередной вязкий ком. — Спасибо.
Ограничившись хмурым взглядом в мою сторону, Марк сосредотачивается на вождении. Едва мы сворачиваем на шоссе, о лобовое стекло с упругим стуком начинают бить крупные капли дождя.
Уже через несколько минут тучи окончательно смыкаются в единое дымчатое полотно и полностью застилают небо. Дождь теперь льет мутной стеной и на улице значительно темнеет. Настолько, что свет фар пролетающих нам навстречу авто кажется ослепляющим. Я закрываю глаза.