— Ого. — Марк косится на меня с непонятным выражением в глазах. — Да ты романтик.
Мне хочется провалиться на месте. Ну зачем, зачем я выболтала свои дурацкие рассуждения? Кто тянул меня за язык?
— Извини, я наговорила какой-то сахарной чуши без всякого смысла, — мямлю я сконфужено, в мыслях проклиная себя за неуместную откровенность.
Давно пора бы понять, что подобные пафосные речи звучат оригинально и значительно лишь внутри моей головы, но никак не высказанные вслух. Поразительно, что Марк не рассмеялся в ответ.
— Это не чушь, — заявляет он, кажется, с искренней серьезностью. — Я сейчас даже посмотрел на индустрию общепита под другим углом. Яр и раньше затирал что-то очень похожее на то, что сказала ты, но я не вникал. В том, что говорит каждый из вас есть смысл. Что люди ходят в кафе и рестораны не только ради еды или какого-то престижа, если заведение элитное, но и ради атмосферы и общества других людей. Что это… — Он задумывается, а затем формулирует с легким, будто над самим собой смешком: — В каком-то смысле еще и терапевтическая процедура?
Я киваю, не продолжая поражаться и тону, и теме нашего разговора. И реальности этого разговора вообще.
— Да, ты подобрал очень точное определение. Наверное, именно поэтому я всегда так любила именно маленькие кофейни, а рестораны так и не оценила. Мне там некомфортно.
— Бары ты тоже не любишь, — добавляет Марк неожиданно, — я помню.
Его реплика, наверняка призванная показать, что он хотя бы немного, но знает меня, производит иной эффект. Отрезвляющий.
Я вдруг особенно ясно и отчетливо понимаю, с кем именно веду душевный разговор. Кому озвучиваю свои личные мысли, которыми ни с кем и никогда не делилась.
— Да, — отвечаю я глухо. — Бары я не люблю больше всего.
— Аля, — зовет Марк спустя одну недолгую, но напряженную паузу. — Я ляпнул, не подумав, слышишь?
Я киваю, но сказать хоть слово не получается. Словно молчанием можно компенсировать недавний поток откровений.
Рядом тяжело вздыхает Марк. С раздражением и злостью.
Я невольно ежусь и прижимаюсь ближе к двери. Лес за окном начинает проноситься мимо еще быстрее.
В грудной клетке поселяется озноб. После аварии я особенно не люблю езды на высокой скорости, однако ничего не говорю Марку.
Следующие двадцать минут мы привычно храним молчание. Мне кажется, я кожей чувствую исходящее от Марка раздражение, и выносить его становится тяжелее с каждой секундой.
На въезде в город я выдыхаю с облегчением. До спасительных стен моей квартиры осталось не так уж и много.
— Жалеешь, что мы поговорили как нормальные люди? — Марк бьет прямо в цель. Замерев, я думаю, что сказать в ответ, но не успеваю вставить и слова. — Что ж, тогда взамен на твою честность — моя: я был рад, что ты захотела поехать к Мише со мной. Потому что это паршивый день. Потому что я всегда там один. Потому что потом я обязательно напиваюсь в хлам. — Голос Марка яростен и полон нервного, пугающего меня запала. — И вот тебе откровение номер два: сегодня я тоже напьюсь. И, чтобы окончательно тебя ужаснуть, предлагаю тебе присоединиться. Что скажешь? Пойдешь со мной в какой-нибудь ненавистный бар?
Внимание Марка приковано к полотну дороги целиком и полностью. Словно не он несколько секунд назад выдал невозможную для нас ранее по степени своей откровенности тираду. Словно его совсем не волнует мой еще не прозвучавший ответ на повисшее в воздухе предложение.
Вот только у него неестественно расслабленны мышцы лица: как у очень старательно имитирующего спокойствие человека, — взгляд сосредоточен до неподвижности, плечи напряжены, а пальцы с излишней силой держат руль. И с каждой следующей секундой нервозности в нем становится больше.
— Я поеду с тобой, — вырывается у меня, когда кажется, что еще секунда — и Марк вслух пожалеет о сказанных пару минут назад словах. — Но с одним условием: мы будем говорить.
Оторвавшись от наблюдения за дорогой, Марк кидает в мою сторону полный смятения взгляд.
— Предполагалось, что мы будем пить молча?
Я отвечаю ему нервным смешком.
— Нет. Наверное, нет. Но я имею в виду другое: мы будет говорить честно о неприятных вещах. Не отмалчиваться и не уходить от ответа. Я… — засомневавшись, я все-таки заставляю себя следовать заявленным мною же требованиям: — Я хочу понять, какой ты человек на самом деле. Без притворства.