Сжав губы, я мягко киваю.
— Я вот не знал, — Марк говорит сухо, словно по памяти рассказывает выжимку из какого-нибудь документа, но его боль и страдание витают в воздухе и оседают у меня в грудной клетке при каждом вдохе. — А потом приехал домой и очень вовремя вытащил ее из петли, хотя за неделю до того ее выписали с хорошими прогнозами. С тех пор она едва ли вылазит из стационара, хотя мы пробовали все: разных врачей, разные лекарства, даже ЭСТ — ничего не дает стойкого эффекта.
— Ее депрессия началась после… — Мне не хватает духу договорить.
— Гораздо, — Марк делает упор на первое слово, — раньше. Но мы… Мы не замечали. Мама не лежала пластом на кровати и не лезла в петлю — и никто из нас не считал ее — назовем это уходами в себя, — чем-то вопиющим. Но сейчас, — Марк удрученно кривит губы, — когда я вспоминаю детство, все выглядит таким… очевидным. Ее апатия, плаксивость, постоянная сонливость — все это было на виду.
— Ты ведь был ребенком, — замечаю я вполне резонно. — К тому же в то время про существование депрессии у нас знали единицы.
— Знаю. — Марк опускает взгляд на бокал, незаметно вновь попавший к нему в руки. — И все равно паршиво это. Собственное бессилие бесит.
— Ты ничего не мог бы сделать, — напоминаю я сочувственно. — Не в том возрасте. А сейчас, мне кажется, ты делаешь все возможное, чтобы ей помочь, разве нет?
— Наверное. — Марк пожимает плечами и делает быстрый глоток из стакана. — И все же… Все же я постоянно думаю о том, как все могло быть по-другому. Извини, — добавляет он вдруг, будто опомнившись, — этот сеанс нытья с моей стороны совершенно неуместен.
— Почему? Я сама тебя спросила.
Хмыкнув, Марк смотрит на меня с удивлением.
— Думаю, я не имею права жаловаться тебе, — признается он с акцентом на последнем слове. — После всего, что я сделал.
— А ты вообще с кем-нибудь об этом говорил? — осеняет меня вдруг.
Незамедлительная реакция Марка подсказывает, что я попала в точку. Его взгляд теперь направлен на стол, а тело напряжено.
В ожидании я отпиваю из своего бокала, уже догадываясь, что ответ окажется отрицательным: было в прошлом поведении Марка одинокое, настоявшееся в изоляции отчаяние. Люди, которым есть где выговориться, заземлиться от эмоций и чувств, не поступают так, как поступил однажды он.
— Нет, — признает Марк наконец, продолжая избегать зрительного контакта. — Не хотелось ни с кем это обсуждать. Да и никто бы не понял.
— Думаешь? — Я полна сомнений. — У тебя наверняка есть близкие друзья…
Марк вскидывает голову.
— Аля, — обрывает он меня на полуслове. Без раздражения, с усталостью в голосе. — Мне было двадцать два, когда случилась авария. Все мои друзья не знали, куда себя деть, пока мямлили «соболезную». Никто из них даже бабушек и дедушек еще не хоронил, не то что младших братьев. Обычные беспечные пацаны, которым хотелось поржать между парами и побухать на студенческих вечеринках. Они и мне не могли ничего другого предложить в качестве таблетки от горя.
— А… А девушка? — вырывается из меня вопреки разумному решению промолчать. — Прости, не отвечай. Я просто…. Не знаю. Это не от любопытства, а от желания тебя понять. Почему ты сделал то, что сделал, хотя ты как будто совсем не такой человек.
Марк качает головой.
— Нет, я отвечу. Я отвечу на все, что ты спросишь. Не чтобы оправдаться — тут не обелишься никогда, — но чтобы ты знала почему. — Одним махом осушив полупустой бокал, он продолжает: — Девушка тоже была. Мы встречались со школы, с десятого класса. Я вообще был, — горькая усмешка, — тогда романтик. В общем, неважно. Мы встречались, даже думали, что после универа поженимся, как найдем работу и далее по списку. Она поддерживала меня после аварии. Относилась с пониманием, сочувствовала, обнимала, плакала — они с Мишей успели подружиться: мы все проводили много времени вместе, пока родители торчали на работе и Мишу было не с кем оставить после садика. Но чем больше времени проходило, тем меньше она понимала, почему я не могу просто смириться. Забыть про все, как про страшный сон, затолкать случившееся куда-нибудь на самую высокую полку в памяти и жить дальше. Иначе выражаясь: засунуть голову в песок и сделать вид, что ничего не было. На этом важном моменте мы критически не сошлись.
— Потому что ты продолжал искать способы наказать виновных, — резюмирую я.
Марк отрывисто кивает.