— Зачем ты это говоришь? — шепчу я, с трудом преодолев охвативший горло спазм. — Для чего? Мне это не важно. Даже если все это — правда… Мне. Не. Важно.
Отказываясь принимать мои слова за правду, Марк изо всех сил трясет головой. Ставшие почти черными в темноте слабо освещенного двора синие глаза стеклянно блестят, как у больного с лихорадкой. И упрямая решимость в них пугает до стужи в крови.
Нынешний Марк — угроза для моих плохо затянувшихся ран. Ему под силу разбередить то, что едва успокоилось и лишь недавно перестало фонить болью беспрестанно, превратившись в привычный и терпимый дискомфорт, и потому всем своим существом я хочу убежать от него прочь.
Не слушать. Не видеть. Не внимать.
Не поддаваться искушению. Чтобы после не переживать очередное крушение мечты, в чью реальность по неосторожности я однажды поверила без всякого сомнения.
В моей жизни было предостаточно страданий. Теперь мне нужен покой.
Пальцы, давно впившиеся в мои плечи мертвой хваткой, оживают. С отчаянием цепляются за ткань рукавов, тянут меня ближе, хотя между нами и без того почти нет свободного пространства, и взбираются выше.
Правой ладонью Марк вдруг нежно касается моей щеки. Я дергаюсь, ощутив исходящие от его руки жар и дрожь.
Он склоняется к моему лицу до тех пор, пока наши лбы не упираются друг в друга. Наше прерывистое дыхание сливается в одно.
Мир вокруг застывает, превращаясь в беззвучный фон. Театральную декорацию, до которой никому толком нет дела в момент кульминационной сцены. Мы смотрим друг другу в глаза, не отрываясь и не моргая.
— Аля… — шепчет Марк на судорожном выдохе. Волнение, плещущееся на дне его взгляда, невозможно не заметить. — Я прошу… Дай мне шанс. Один шанс.
Что-то внутри меня будто рвется на лоскуты. С мучительным сопротивлением и тянущей болью, трещит по швам, лопается и взрывается, распирая ребра.
Сердце, обнажившееся и беззащитное, пульсирует и трепещет, словно балансируя на остром пике крутой горы: не имея ни единого шанса выстоять против шквалистого ветра, оно обреченно зависает над пропастью. У меня отнимаются ноги и идет кругом голова.
Я и представить не могла, что мы окажемся в этой точке. И осознавать, что Марк предлагает мне исполнение устаревшей мечты, оглушительно больно.
Его предложение опоздало больше чем на полгода. Мы опять не совпали.
Теперь уже критически и навсегда.
Увы, мое подавленное молчание Марк истолковывает по-своему. Прижав меня к себе настолько крепко, что становится трудно дышать, он продолжает говорить еще чаще, с одержимостью человека, решившего совершить смертельный прыжок в попытке оторваться от догоняющих его призраков прошлого:
— Я… Я все исправлю. Все будет по-другому. Просто дай мне шанс. Все получится.
У меня не хватает воли выдержать его преисполненный утопической надеждой взгляд. Теперь мне известно, что посмотреть в лицо своей не сбывшейся мечты спустя время еще тяжелее, чем узнать о ее изначальной нежизнеспособности.
— Прекрати, — молю я, зажмурившись. — Ты пьян. Все это — неправда. И не нужно. Ни тебе, ни мне. Ничего не получится, ты сам это знаешь.
— Я думаю о тебе постоянно. — Почти злое признание, произнесенное хриплым шепотом, проносится по моему телу снопом искр-мурашек. Шершавые прохладные губы, скользнув по щеке, замирают в миллиметре от моего уха. Влажные и прерывистые вдохи и выдохи щекочут кожу и заставляют душу делать кульбит за кульбитом. — Я пытался. Забыть, переключиться, убедить себя, что все придумал, но ничего не проходит, Аля. Меня тянет к тебе и бороться с этим у меня получается хреново, как никогда.
Горло душит беззвучным рыданием. Я трясу головой, упорно не открывая глаз.
Не могу, не могу, не могу этого вынести.
— Я восхищаюсь тобой, — продолжает Марк сыпать признаниями вопреки моему нежеланию его слушать. — Ты… запредельная. Добрая, умная, красивая, глубокомыслящая. — У Марка вырывается тяжелый прерывистый вздох. Я малодушно радуюсь, что не вижу его лица. — Ты — мечта, Аля. И я ненавижу себя за слепоту. За то, что сам все разрушил, упустил сквозь пальцы девушку, которую когда-то надеялся найти среди всех остальных. За то, что причинил тебе одну только боль и ничего кроме боли, хотя мог — мог! — раньше понять, что ты совсем не такая, какой я тебя представлял. Я постоянно в мыслях возвращаюсь в те дни. Вспоминаю, какой ты была тогда. Вспоминаю то, что было, и не могу не думать о том, что могло бы быть, не будь я таким идиотом. Я знаю, что все может быть иначе, слышишь?
— Не может, — возражаю я безжизненно и прошу: — Отпусти меня, пожалуйста.