Я больше ни в чем не уверена.
Такой, растерянной и глубоко задумавшейся, меня и застает в палате Марк. Даже его оклик достигает моего сознания не сразу.
— Аль? — зовет он на этот раз громче. — Аля, ты слышишь?
Вздрогнув, я поднимаю на него взгляд и с опозданием киваю:
— Да, конечно. Можем идти. — Я начинаю острожно подниматься с кровати, и Марк тут же делает шаг навстречу.
— Давай помогу.
Вид у него такой, будто я не совершаю резких движений не потому что избегаю боли, а потому что в принципе не могу двигаться и прикована к постели. С моих губ невольно срывается тихий смешок.
— Я могу ходить, — сообщаю я, с весельем наблюдая за его обеспокоенным лицом. — Просто бывает больно. Ничего ужасного.
Марк останавливается.
— М-м, понял, хорошо. — Кажется, он не совсем знает, куда деть уже протянутые в мою сторону руки. Неловкость снова электризует воздух. — Но я ведь могу помочь? — все-таки решается он уточнить.
Я медлю с ответом. Марк меняется в лице.
— Да, давай.
В синих глазах, пристально отслеживающих каждое мое движение, вспышкой мелькает облегчение. Марк подходит ближе и подает мне руку для опоры, которую я принимаю, неосознанно продолжая прислушиваться к собственным реакциям и ощущениям.
Что его прикосновение вызывает в моей душе? Отвращение? Восторг? Неприятие?
Мой внутренний мир молчит.
Все, что я знаю прямо сейчас: с опорой на Марка идти становится полегче. И мы почти переступаем порог палаты, когда я резко торможу и тут же шумно выдыхаю сквозь стиснутые от боли зубы.
— Что случилось? — спрашивает Марк встревоженно. — Позвать врача?
— Все нормально. Мы… — Мне внезапно неловко признаваться. — Мы забыли букет.
Он косится на меня с изумлением и затем не без облегчения замечает:
— Можем оставить его здесь, все равно сирень долго не стоит. В машине тебя ждет свежий букет. Цветы, правда, другие, но…
Я резко мотаю головой.
— Нет. Я хочу забрать.
— Хорошо, — произносит Марк хрипло, кинув на меня вдруг посветлевший взгляд. — Сейчас.
В машине мы почти не разговариваем. Меня клонит в сон, и я наблюдаю за дорогой из-под полуприкрытых век.
На улице валит крупный и мокрый снег. Небо затянуто ватной пеленой, нет ни проблеска солнца, и наконец верится, что до нового года осталось чуть больше недели — так бело вокруг.
С ноющей болью в сердце я гадаю, каково Марку в такую погоду — приятную, праздничную для большинства, но не для него, — и жить, и тем более вести машину? Когда погиб Миша, шел такой же снег.
Спрашивать я не смею. И крепко зажмуриваюсь, когда слезы грозят побежать по щекам.
Несмотря на начинающиеся пробки, мы приезжаем к моему дому быстро. Подхватив с заднего сидения два огромных букета — теперь я чувствую себя немного виноватой за то, что настояла на транспортировке сирени в квартиру, — Марк идет со мной бок о бок.
Я еле плетусь, и на каждые мои четыре шага — один его. Могу только представить, как раздражает подобная медлительность. Но Марк не говорит ни слова против. Вид у него почти расслабленный, словно он там, где и хотел бы быть.
Как странно. Странно и то, что во мне больше нет прежнего протеста против его присутствия.
Открыв дверь квартиры, Марк заходит следом за мной. В коридоре мгновенно становится очень тесно.
Кое-как справившись с букетами, Марк оставляет их на ближайшей поверхности, пока я раздумываю над наименее болезненным способом разуться: нагибаться мне особенно, до темноты в глазах неприятно. Однако гадать и дальше не приходится.
— Ты что?.. — зачем-то шепчу я, застыв от шока в неподвижности.
Освободившись от своей ноши, Марк опускается перед мной на одно колено и принимается аккуратно, почти не касаясь не то что моих ног, но даже обувной кожи, расстегивать замки высоких сапог.
— Просто помогу тебе, — говорит он совершенно спокойно, пока уверенно, без лишних движений поочередно снимает с моих ног сапоги, лишь по разу на короткое мгновение дотронувшись пальцами до щиколоток.
Внутри меня словно переворачивается и трепещет каждый орган. Дыхание сбивается вместе с пульсом, по позвоночнику пробегают мурашки.
Судорожно вздохнув, я старательно держу лицо.
— С-спасибо. — Мои губы дрожат, как и пальцы, которыми я пытаюсь стянуть с плеч куртку.
Марк помогает и здесь. Я чувствую, как дыбом встают волоски на затылке, кожа между лопаток и вовсе пылает.
К счастью, из гостиной наконец выбегает Бусинка. Явно только проснувшись, она замечает меня и пронзительно пищит. Не приходится даже наклоняться: разогнавшись, она прыгучим шариком взлетает по моим ногам к туловищу, и я, подхватив ее на руки, счастливо смеюсь.