Что случилось? Лиза чересчур сильно захлопнула окно, схватила телефон и набрала номер мужа. Вначале гудка не было, а потом механический женский голос ответил ей, что абонент не отвечает или временно недоступен.
Девушка поискала скинутую наспех одежду, и если свитер обнаружился прямо сверху, то джинсы как сквозь землю провалились. Она заглянула под кровать, за телевизор и даже в шкаф. Потом полезла в сумку. Сумка оказалась на удивление лёгкая: ни джинсов, ни черных спортивных штанов. На самом дне болталось только нижнее бельё, толстовка, да клетчатая шерстяная юбка, которую предложил взять Слава на случай, если понадобится «принарядиться».
Нехотя натянув юбку, Лиза остановилась перед зеркалом, собирая руками непослушные каштановые волосы в хвост, как вдруг в дверь постучали. Звук оказался таким резким и неожиданным, что она вздрогнула, и волосы снова рассыпались по плечам.
— Ой, солнышко, уже проснулась, — приторно защебетала Олюня. — Я так и знала, что ты ранняя пташка. Это замечательно. Боже мой, какая ты красивая! Теперь я вижу, и попка, и грудки, и талия — всё на месте.
С утра Олюня оказалась не менее вульгарной, чем накануне.
— Доброе утро, — вежливо поздоровалась Лиза. — Вы не знаете, куда Слава поехал?
— Кто? Ярик? По делам. Вечно у этих мужиков какие-то дела. Ты давай спускайся завтракать. Бабка такой омлет готовит — обалдеешь.
— Ярик? — удивленно переспросила Лиза. — Это ещё кто?
— Ну, Слава, Слава, — отмахнулась женщина и ушла.
К Лизиному облегчению на кухне она нашла только цыганку и девушку-инвалида. Цыганка поставила перед Лизой тарелку с ещё дымящимся омлетом.
— Как спалось? — тихо спросила цыганка, внимательно изучая её лицо.
— Спасибо. Хорошо, — от души намазав кусок белого хлеба маслом, отозвалась Лиза.
— Здесь такой воздух, что вмиг заставляет забыть о любых недомоганиях.
Вспомнив про неприятный запах, Лиза улыбнулась:
— Очень надеюсь, в ближайшие лет десять обойтись без недомоганий.
— Я тоже надеюсь, — многозначительно сказала цыганка. — Главное, не зли мужа. Ведь, где обида, там и гнев. А в гневе люди перестают быть людьми.
— Что вы! Слава совершенно не умеет злиться. В нем этого нет. Он очень мягкий и покладистый. Порой, даже чересчур. Иногда вместо того, чтобы поругаться на меня, он лишь отворачивается и страдает.
— Тебя не смущает, что он из простой деревенской семьи? А если он вдруг решит остаться здесь и заняться хозяйством?
— Я думаю, здесь очень скучно, — призналась Лиза. — Если круглый год прозябать в подобном месте, то не ровен час превратиться в доживающую свой век отупевшую матрону. Лично я представляю свою жизнь в гораздо более красочных тонах. Друзья, путешествия, веселая работа, во всяком случае, уж точно не сельское хозяйство. Да и Слава прекрасно понимает, что я достойна намного большего, чем заброшенный домик в глуши. Знаете, детский дом прекрасно учит выбиваться из серости и идти своим путем.
Цыганка слушала Лизу с приоткрытым ртом, отчего её передний золотой зуб то и дело поблескивал. Она была так сосредоточена, что когда девушка договорила, несколько долгих секунд сидела молча, перебирая гладкие кругляшки рябинового браслета. А потом вдруг откинулась на скрипучий стул и громко рассмеялась своим мыслям. Инвалидка вздрогнула, крепко зажмурилась и, скинув с себя шерстяной плед, горько заплакала.
Испугавшись, Лиза подскочила к Настёне, подняла плед, и попыталась утешить, но пришедшая на шум Олюня, молча увезла дочку с кухни.
— Пойдем, погуляем? — предложила цыганка.
Перед домом вплоть до самого забора росло много деревьев, Лиза в них совсем не разбиралась, тем более голые, почти совсем облетевшие, они были безликими и жалкими. Но ей хотелось думать, что всё это яблони, и весной они прекрасно цветут бело-розовыми душистыми цветами.
— Идем, — властно сказала женщина, ухватив девушку за локоть. — А то мне скоро ехать.
Они обошли вокруг дома, гаража, хлипкой соломенной беседки, и Лиза увидела огромный сельскохозяйственный двор. Черную, взрытую землю, подготовленную к зимнему отдыху, череды грядок и здоровенные стеклянные теплицы, а где-то вдалеке, за острыми обнаженными прутьями кустов, множество одноэтажных каменных построек, длинных и прямоугольных, как пеналы.