— Отвечать хозяину буш.
— Но я ничего не украл! — негодующе закричал он. — Вы же видите, у меня ничего нет!
И потом Володьку повели. Сначала он не понимал, как они выбирают правильное направление, но вскоре заметил в некоторых местах маленькие деревянные столбики, врытые в землю. А ведь он и не додумался, что внутри поля можно установить ориентиры. Пока шли, кто-то время от времени тыкал ему в спину палкой, отчего нехорошее предчувствие значительно усилилось. Спустя минут пятнадцать они, наконец, выбрались на открытое пространство, к трем узким деревянным сараям.
А чуть поодаль, сбоку от разбитой проселочной дороги, стоял кругленький серебристый внедорожник. Завидев их приближение, водитель вылез из машины и пошел навстречу. Довольно молодой, примерно Володькиного возраста, светловолосый, в белой рубашке с коротким рукавом и чистеньких летних брюках.
— Здрасьте, хозяин, — сказал сморщенный. — Вот, крадуна словили.
— М-м-молодцы, — одобрил хозяин, заметно заикаясь.
— Добрый день! — вежливо поздоровался Володька. — Знаете, это какая-то ошибка, недоразумение. Я не собирался ничего красть. Мне не нужна кукуруза, я просто хотел прогуляться по полю. Так, детская глупость. Без какого-то злого умысла.
— С-с-странно б-было бы услышать д-другое, — отозвался тот с неприязнью. — Все вы отмазываться л-ловки.
И тут, внезапно Володьку пронзила острая, счастливая радость узнавания.
— Макс! — воскликнул он. — Это я, Володька! Бабы Тамары внук. Помнишь меня? Мы тут вместе в «кукурузные походы» ходили.
Глаза Макса широко раскрылись от удивления, и он, радостно заулыбавшись, подтвердил, что вспомнил, а потом позвал Володьку в машину.
— П-походы чума были. Как тут забыть? Я ж тогда всю н-ночь в п-поле просидел. С тех пор его и полюбил. Судьба, з-знаешь ли. Оно д-должно было стать моим.
— Вот и я, — подхватил Володька. — Я тоже вспомнил. Голова пошла кругом. Зашел внутрь, и будто бы мне опять двенадцать. Словно время только там, снаружи идет, а здесь, ничегошеньки не изменилось. Только стебли немного короче стали и небо ближе.
Макс слушал внимательно, понимающе кивая. Но затем вдруг вспыхнул и заговорил быстро, отчетливо, почти не заикаясь:
— К счастью, очень даже изменилось. Раньше это поле было ничьё. Типа — н-народное. За ним никто не следил и не ухаживал. Заходи, кто хочешь, воруй, сколько влезет, б-беспредел и ущерб.
— Но мы же были детьми, какой от нас ущерб?
— Дети — вредители, пострашнее грызунов будут. Но ещё хуже т-такие балбесы, как ты, Володька, пережитки отсталости и безнаказанности, которые до сих пор думают, что могут лезть везде, брать, что захотят, и что им за это ничего не будет.
— Да, ладно, тебе, — сказал Володька. — Что с того, если кто-то пройдет по полю? Или даже съест одну или две кукурузины?
— Ты не п-понимаешь, — Макс отчего-то страшно завелся, его голубые глаза остекленели. — Дело не в убытке. Если хочешь знать, я с урожая п-почти ничего не имею. Но поле моё! Слышишь, моё! Я — хозяин этого п-поля. И никто, ни один человек, не имеет права присваивать себе чужое, что бы это ни было, б-будь хоть травинка, листочек или даже ветер.
— Но, Макс, — оторопело произнес Володька, — ты не можешь приобрести ветер в собственность.
— Я уже его приобрел. Поле — моё, а значит и ветер на этой земле мой, и воздух, и звезды, когда ты смотришь отсюда на них, тоже мои.
— Ты это серьёзно?
— Дурак, — огрызнулся он. — Просто не лезь. Живешь себе и живи, ходи туда, куда нужно ходить, дыши тем, чем дышать разрешено, покупай кукурузу в магазине, и будет тебе тогда счастье. А уж если совсем припрет, то разбогатей и купи себе своё поле. Рекомендую. У меня, кстати, их четыре. Одно, правда, совсем дикое, с ромашками, васильками и прочей натуральной фигней. Зато хоть орду церберов не нужно содержать. Вот, подумываю отрезок леса прикупить, тоже, говорят, полезная вещь.
Володька отчаянно затряс головой, точно пытаясь скинуть с себя наваждение.
— Прости, пожалуйста, Макс, — но ты бредишь. Это звучит также нелепо, как если бы ты заявил о своих правах на мои воспоминания о себе самом и требовал за это компенсации.
— Воспоминания, — совершенно серьёзно сказал Макс, — к сожалению, пока ещё не регламентируются, но, думаю, со временем всё встанет на свои места. Ведь это чистой воды хранение и использование в личных целях информации о частной жизни человека без его согласия.
От этих его слов Володька окончательно растерялся.
— Прости меня, но я пойду. Если считаешь, что я тебе что-то должен, то скажи сколько.
— Пойдешь? — скептически хмыкнул Макс. — Сам? Через моё поле? Потому что обходная дорога займет километра три.
— Сам, если ты не против. Я видел у вас там разметку. Рад был повидаться.
Володька вылез из машины, молча проследовал мимо настороженно переглядывающихся сторожей, и вошел в кукурузу.
— Ну-ну, — процедил сквозь зубы Макс, возмущенно глядя ему вслед, — желаю уд-дачи.
А потом Володька пропал, растворился, как исчезают в России тысячи обыкновенных людей. Тихо и бесследно. Искали его недолго, фактически формально, для отчетности. Ведь у молодого и холостого могла быть тысяча причин, чтобы умчаться в другой город или сменить имя и фамилию.
Или даже просто добровольно заблудиться в кукурузном поле и остаться в нем навсегда, потому что там пахнет его детством, свободой и вечностью. Кому какое дело? Так или иначе, но жизнь всё равно стремительно бежит своим чередом, с толком, пользой и чьей-то непременной выгодой, а чем в ней меньше сентиментальных воспоминаний, вдохновенных душевных порывов или неясных мечтаний, тем она, определенно, безопаснее и дольше.