Теперь они все трое работают медсестрами в соседнем поселке. Инга в родильном отделении, Мая в терапии, а София в морге. У них нет ни детей, ни мужей. На всём белом свете у них только ты и есть. Отец с матерью оставили вас в один год, незадолго до твоего девятилетия. Той зимой отец уехал на строительство с новой бригадой, да так больше и не вернулся. А мама, спустя месяц, опрокинула на себя ведро кипятка и скончалась на кухонном полу до того, как сёстры вернулись домой.Хорошо в этом странном совпадении только одно: мать так и не узнала об исчезновении отца, а тот - о её трагической и нелепой гибели.
Тогда мне пришлось приехать и забрать тебя из этого дома. Девочки были ещё слишком юны, чтобы взвалить на себя заботу о мальчишке. Несколько раз, тётя Шура, которая вскоре после того события увезла меня к себе в Псков, пыталась выяснить что я помню о том дне, где был и что делал. Но совершенно точно и не кривя душой, я могу сказать, что вообще ничего не могу вспомнить не только об этом, но о прежнем себе в целом.
Сестры редко писали письма, да ты и никогда и не интересовался. Они присылали фотографии, но я, глядя на их мраморные, белолобые лица, никак не мог поверить в наше родство. Мои смутные воспоминания о них полны неясной тревожности и холодного трепета. Тягостная стойкая безэмоциональность делала их какими-то неживыми и безумно далекими. Должно быть я был слишком мал, чтобы запечатлеть детали, случаи, слова, но каждый раз, заслышав в звенящей морозной тишине монотонный гул самолета или очутившись в лабиринте незнакомых улиц чужого города, я ловил себя на мысли, что силюсь вспомнить их.
Ты рос общительным, красивым и успешным. Я гордилась тобой так, как если бы ты был моим ребенком. Однако о родителях никогда не спрашивал, а я разговоры не заводила. Знай, у меня нет причин упрекнуть тебя в чем-либо. Я старалась вырастить хорошего человека и мне кажется, у меня получилось. Есть только одна вещь, которая никак не дает мне покоя. Думаю, тебе нужно было ездить к девочкам, хотя бы изредка. Но я по каким-то глупым, эгоистичным причинам при жизни никак не решилась на это. Теперь же пообещай выполнить мою последнюю просьбу! Просто пообещай не терять связи с ними, а ещё лучше, сам поезжай туда. Ведь, как бы там ни было, они - часть тебя и твоей истории. Увы, я поняла это только сейчас.
Тётя Шура умерла в марте, а с визитом к сестрам я дотянул аж до осени.
Поезд, электричка, извилистая лесная километровая дорога. Мая предлагала встретить меня на станции, но я отказался, пытался почувствовать хоть что-нибудь пока шел. Глубоко вдыхал воздух - авось растревожит. Но нет, родные места не откликались. Они не были рады мне. Лес полнился таинственными звуками: скрипел, шуршал, свистел и каркал. Тяжелые осенние тучи, едва удерживаемые верхушками деревьев, грозили вот-вот обрушиться на землю холодным ливнем. Поэтому, когда из-за очередного поворота вдруг выскочил велосипедист, я отпрянул слишком нервно и резко, оступился, и чуть было не упал. Мальчишка засмеялся, помахал мне рукой и, не останавливаясь, умчался прочь. Тогда я понял, что не хочу идти дальше, что слишком напряжен и одновременно подавлен. Моё внутреннее я, моё подсознание, сопротивлялось голосу разума изо всех сил, и чем ближе подходил к деревне, тем яростнее становился этот отпор.
Одна из сестер, которая из них я сразу и не понял, ждала меня возле околицы. Тонкая, изможденная, в красном демисезонном пальто нараспашку. Внешне, значительно старше сорока.
- Привет, - сказала она так, будто я всего лишь вернулся из магазина. Словно с момента нашей последней встречи прошло около часа, а не двадцать один год. - Ты успел к ужину.
- Привет, - отозвался я, немного стесняясь. - Рад тебя видеть.
- Ну, да, - она шла рядом, но даже не смотрела, не разглядывала меня. - Мы знали, что рано или поздно ты приедешь.
- Всего на один день. Я вас не стесню?
- У нас есть спальные места. Впрочем, кажется, тебе Инга по телефону это уже говорила. Один день, один месяц, один год... Не вижу разницы. Хочешь - живи. Раз уж приехал.
- Спасибо не нужно, - её отстраненность разозлила меня. - Это визит вежливости, дань тёте Шуре. Я её любил.
- Хорошо. Мы ей тоже многим обязаны, - прозвучало слишком буднично и формально. Так, что я не выдержал:
- Послушай, я вообще вас не помню и не знаю. Только письма и слова тётки, только фамилия.