Дочитав до конца, я направился к кассе и купил билет. Что ж, не зря же я здесь оказался, поеду взгляну, что это за сестры такие, о которых я почти ничего не помню.
- Не стой на холоде, - сказала София, - он вернется не раньше чем через двадцать минут. Продрогнешь совсем.
- Ничего, хоть проветрюсь немного. Я так устала от всего этого, - отозвалась Мая. - Мне кажется, он никогда не вспомнит, и дом его никогда не отпустит.
- Но ведь однажды отпустил. Тётя Шура смогла увезти его тогда.
- Это потому что она была материной сестрой, родная кровь и всё такое. Ты же сама знаешь. Но теперь не даст.
- Не даст, - согласилась София. - Я его в прошлом году лично до города довезла, в поезд усадила, а потом он снова вернулся. Помнишь?
- Меня больше всего напугал тот раз, когда жена за ним приехала. Как он скандалил тогда! Обвинил нас в колдовстве, дверь вышиб.
- Ещё бы. Ведь она ему открытым текстом - мол, ты псих и всё такое.
- В том-то и дело, что там его уже давно никто не ждет.
-Может опять попробовать ему всё рассказать?
- Всё-всё? Даже про маму?
- Нет. Про неё он должен сам вспомнить. Иначе бесполезно.
Неожиданно Мая насторожилась:
- Слышишь, птицы разорались? Идет уже, а ты говоришь - двадцать минут. С каждым разом на раздумье он тратит всё меньше и меньше времени.
Забытьё
В самых потаенных и весьма обветшавших, как и весь я сам, уголках моей памяти за дубовыми дверями, под тяжелыми замками хранится одно далекое и до последнего времени едва различимое воспоминание. Оно, вопреки расползающейся ядовитой коррозии, носящей фамилию некого мудреного Алоиса, с каждым днем становится всё настойчивее. Однако те две странные и милые женщины, что время от времени появляются возле моей постели и утверждают, будто я их отец, постоянно прерывают его собственными векторными отрезками иной мнемы. От этих разговоров веет накрахмаленным бельем, горячим кофе, типографской краской газет и горчичными ваннами. Мягкие махровые нити их клубков бережно оплетают мой мерцающий рассудок и держат изо всех сил, грозясь в любой момент лопнуть от напряжения.Но шаг за шагом я тянусь к тому далекому воспоминанию, столь лучезарному и влекущему, распахиваю все двери, срываю замки, и поток ликующего сияния разгоняет пыльный сумрак.
Посреди безбрежного океана ароматной ржи, под необозримой лазурью, в лучах палящего июльского солнца, кружится предо мной рыжая босоногая девчонка с янтарными глазами. И никак мне не разобрать ни черт лица её, ни возраста, ничего кроме искрящейся радостью и полуденным зноем золотой живицы. "Бежим!"- её рука устремлена в неопределенную даль, куда-то между небом и землей, в манящую бесконечность, в зыбкую пелену дрожащего марева. Мне не страшно, но позади, на опушке леса, одурманенные россыпью голубики, остались мать и тетка.
"Катится там колесо красное по миру, и нет конца тому и края. Прядут там бабы полногрудые пряжу кисейную, ни о горе, ни о старости не ведая. Отзывается там эхо вечностью, а подножья ручей серебряный о заветных таинствах нашептывает. И на самой вершинной вершине белобородый вековечный дед почивает, одним глазом за всеобщим порядком приглядывает. Бежим, туда, где лето никогда не кончается, а счастье само по карманам укладывается".
И то ли говорила она, то ли слышался мне этот голос мерный, звенящий, колыбель качающий. Распахнула девчонка-полудница ладошки медовые, и подался я к ней всем юным сердцем, очарованный. Да лишь оставалась малость самая, толика крохотная, как окликнул меня голос матери, лентою красной подпоясал, потянул к себе силой неведомой, слаще рек молочных, мягче перин облачных, так и схоронив на годы долгие то поле бескрайнее под запорами крепкими, за стенами нерушимыми. Но теперь уж не чую я ленты той, оборачиваюсь, а сзади махровые ниточки пушатся, по ворсинкам лопаются. И вижу, наконец, как улыбается мне полудница, и такая у неё улыбка близкая, душу бередящая, до самых корней проникающая, что уцепившись за карамельные её пальчики, срываюсь я с места прежнего и несусь сквозь колосья в далекую замечательную даль, где молодость длится без старости, а жизнь без смерти, туда, за бытие.
Что-то случилось
Мимо старого парка Ника ходила почти каждый день. Другого пути в школу не было. Сам по себе парк, прячущийся за высоким решетчатым забором, ни её, ни других ребят не пугал. На первый взгляд, можно было подумать, что это территория больницы или какого-нибудь интерната. И если бы не облупившаяся, полузатёртая надпись над широкими, всегда крепко-накрепко запертыми воротами, то ни один случайный прохожий никогда не догадался бы, что когда-то эта унылая, неухоженная, скрывающаяся за разросшимися кустами местность - не что иное, как заброшенный парк развлечений и отдыха. Однако поздней осенью и зимой, когда непроницаемая листва не закрывала обзор, то в глубине парка без труда можно было различить уродливые и проржавелые конструкции старых аттракционов.