Оставшись одна Ника заметила, что на улице совсем рассвело, а наступающий день обещал быть ясным, солнечным, по-настоящему весенним. И оттуда будто бы даже повеяло свежим воздухом, обновленной жизнью и надеждой.
Когда же кабинета аккуратно приоткрылась, и вошел полицейский, она всё ещё смотрела в окно на довольно воркующих голубей. Полицейский дружелюбно улыбнулся и сел на скрипящий стул напротив Ники. У него было очень открытое, располагающее лицо с яркими голубыми глазами.
- Привет, - сказал он. - Поговорим немного?
Ника тяжело вздохнула, ничего не ответила и снова отвернулась к окну. Она сразу узнала Коленьку и теперь должна была что-то предпринять.
- Я всё знаю, - наконец, произнесла она. - Про вас. Про ваше детство. И остальное тоже знаю. Он ко мне приходил.
- Ты о чем?
- О маленьком человеке. Ребёнке со сморщенным лицом.
- Звучит неубедительно, - бирюзовые глаза Коленьки были столь же ясные и чистые, как это наступившее утро.
- Если бы вы вернули себе детство, то, возможно, всё могло бы исправиться.
- Думаешь?
- У меня было письмо. Очень грустное письмо. Но может, вам стоит и без него попробовать вспомнить разбитую пластинку, порезанное платье, ботинки, которые сносились.
- Ты очень забавная, - сказал Коленька, неожиданно накрывая мягкой теплой ладонью её руку. - И совсем ещё маленькая.
Ника вздрогнула и вырвала руку.
- Не правда, я всё уже понимаю и вполне могу поступить так, как поступают взрослые в подобных случаях.
- И как же ты поступишь? - он умиленно вскинул брови, откидываясь на скрипучем стуле.
Тогда Ника решительно поднялась и, звонко стуча каблучками по лакированному паркету, дошла до самого центра кабинета, а затем, набрав в лёгкие побольше воздуха, громко и пронзительно завизжала, вкладывая в этот крик всю накопившуюся за эти дни горечь.
Завучиха влетела в кабинет в ту же секунду.
- Что-то случилось? - взволнованно осведомилась она.
- Он, он, - возя ладонями по лицу, жалостливо проговорила Ника. - Он трогал меня.
Глаза завучихи округлились, а челюсть отвисла.
Однако на приветливом лице Коленьки не отразилось ни грамма волнения. Он только неодобрительно покачал головой, снова разулыбался и, медленно переведя взгляд на Нику, проговорил доброжелательным, даже сочувственным тоном:
- Зря ты не уточнила условия сделки. Ведь цена вопроса - безнаказанность.
Смещение фокуса
Едва шагнув на ступени лестницы ведущей на пятый этаж, Фокус тут же пожалел, что пошел через другой подъезд. И всё оттого, что ему захотелось немного опередить своих товарищей, и может быть увидеть нечто особенно интересное и важное. Так он хотел компенсировать несправедливость, из-за которой именно ему пришлось возвращаться к машине за сигаретами. Но эта лестница выглядела куда более опасной нежели та, по которой они поднимались вначале. Ограждающих перилл здесь не было, стесанный камень ступеней скользил, под ногами хрустела осыпавшаяся со стен кирпичная крошка, а лестничные марши оказались на удивление узкими и длинными. Поднявшись на пятый пролет, Ваня опасливо глянул вниз, в глубокую темноту, которую по какой-то непонятной причине дневной свет, старательно пробиваясь сквозь матовые от пыли витражные стекла, так и не мог рассеять. При определенном ракурсе, где-то на уровне второго этажа, тонкий бледно-голубой луч выхватил из всеобщей серости кусок искривленного арматурного стержня. Точно указывая единственный путь к спасению, железяка торчала, будто соборный шпиль, устремленный в сияющие небеса.
Такой кадр Фокус не мог упустить. Он щелкнул затвором фотоаппарата, чуть пододвинулся к краю и сел на корточки. Снял раза три, слега изменяя угол прицела и пофантазировав подумал, что для большего эффекта неплохо было бы подпустить в луч струйку дыма. Благо сигареты у него теперь имелись. Пошарив в кармане куртки, он ухватил двумя пальцами пачку и потянул. Это было, конечно, глупо заниматься постановочной съемкой кое-как, наспех, даже не приняв устойчивой позы. Но соблазн был слишком велик. Ладонь едва коснулась тонкой упаковочной пленки Парламента, как пачка точно песок, сочащийся сквозь пальцы, плавно выскользнула из рук и, ударившись один раз о торец ступеней, в мгновении ока канула в лестничном колодце.
— Чёрт! — расстроено выкрикнул Фокус и его голос, прокатившись по площадке, скрылся где-то в глубине коридоров.
Постояв в замешательстве несколько секунд, он раздосадовано принялся спускаться. Вначале аккуратно, коря себя за неловкость, потом ускорил шаг и последние два этажа уже бежал, перепрыгивая через ступеньки. Но каково же было его удивление, когда на первом этаже он обнаружил, что лестница там не заканчивается, а ведет ещё ниже, в подвальное помещение здания. Ему пришлось спуститься ещё на два пролета вниз, чтобы, наконец, увидеть злосчастный Парламент.