Седлечко говорил на одном дыхании, запоем, точно в раз хотел выразить то, что накопилось в нем за целые годы.
— Ладно, ладно, — Максим ободряюще похлопал его по спине, чувствуя, как горькие рыдания закипают в маленькой грудной клетке и готовы вот-вот вырваться наружу.
Ему хотелось убедить себя, что это всего лишь игра, обманный маневр, попытка разжалобить, но ничего не получалось, сердце подсказывало, что каждое слово мальчика правдиво.
— А ты мне сразу понравился, — Седлечко немного успокоился и, отстранившись, стал изучать лицо Максима. — У тебя глаза как свежее летнее утро, появляющееся из предрассветного тумана. В них чувствуется прохлада, предвещающая теплый солнечный день. Я словно даже слышу зарянку…
— Так, — Максим присел и поставил домовенка на пол, — только вот этого не нужно. Я вовсе не добренький родственник, бдительность которого легко усыпить сладкоголосыми речами.
— Бдительность? — Седлечко захлопал длинными ресницами. — Ты о чём?
— Не о чем, иди, пей молоко.
Мальчик понурил голову и медленно побрел туда, где стояла приманка.
— Что ж пускай, — проговорил он тихо, не оборачиваясь. — Можешь ловить меня, я не стану сопротивляться. Всё равно очень скоро мы все исчезнем вместе с этими старыми домами и их хозяевами, вместе с памятью о том, что когда-то уже было познано и слажено. Новый человек удивительно агрессивен, он слишком настойчиво вытесняет любую форму жизни, не похожую на его собственную, и не рождает ничего взамен.
Максим молчал.
Взяв кружку с молоком, Седлечко повернулся, на его лице отчетливо проступило разочарование.
— Я только выгляжу как ребенок, — сказал он серьёзно. — Про эти штучки с молоком даже самый дремучий домовой знает. Совсем у Маши фантазии не осталось, подрастеряла видать сноровку. Неужели думала, что я настолько оголодал?
— Слушай, давай уладим всё нормально, чтобы без обид. Мы не собираемся тебе ничего плохого делать, но обстоятельства выше нас. Условие такое или ты, или наш брат… Ну, что мне ещё оставалось делать? Если честно, то я вообще в вас не верю, а в тебя особенно.
— Это ещё почему?
— Да я только сегодня узнал, что ты такое…
— Легко быть таким уверенным, когда на твоей стороне большинство, — огрызнулся Седлечко.
— Хочешь, чтобы я воспринимал тебя как вымирающий вид?
Тут слезы на лице мальчика просохли, а губы тронула настораживающая совсем не детская ухмылка:
— Сейчас поверишь.
И он принялся свистеть. Сначала, тихонько не громче мышиного писка, а потом всё сильнее и яростнее. Отчего прямо посредине комнаты взвилась и закрутилась целая туча пыли.
— Перестань, — закричал Максим, закрываясь руками, но его голос потонул в нарастающем гуле.
То ли это ветер завыл, то ли Седлечко перешел на рев. Свечи потухли. Стены дома затряслись, стулья и табуреты повалились и затрещали как скорлупа. Максим попробовал сделать шаг, но ноги будто к полу приросли.
Тогда он вытащил из кармана горсть соли и швырнул в сторону Седлечко. И всё действительно успокоилось, улеглось, даже свечи вновь разгорелись.
Максим открыл глаза. Седлечко по-прежнему стоял в углу и улыбался.
— Ну, что? Теперь веришь?
— Да не то чтобы, — уступать домовёнку не хотелось.
— Значит, хочешь, чтобы я тебя по-настоящему изводить стал? Кусать и мучить, да так, чтобы кровь потекла, а раны с полгода гноились? Или сделал так, чтоб ты в подпол провалился и помер? А ещё могу беду тебе на плечи посадить, будешь ходить с нею и всем несчастья приносить.
— А ты можешь сделать что-нибудь нормальное, не пакостное? То, что положено делать домовым?
— Ты о чем? — Седлечко подозрительно прищурился.
— Посмотри, какой бардак кругом, на столе целая куча добра не разобранного, мебель поломана, пол песком засыпан. Я всегда думал, что домовой должен свой дом в порядке содержать.
— Порядок? — мальчик поморщился. — Ну, хорошо, будет тебе порядок.
Он как стоял, так и исчез, а вещи со стола начали сами собой в воздух подниматься и разлетаться по шкафам.
Вскоре в комнате воцарился необыкновенный порядок, даже скатерть когда-то белую Седлечко постелил на стол.
— Фуу…- тяжелым вздохом появился он из-за печки. — Ну и работка, я уже совсем отвык это делать.
— Садись, отдохни, — Максим указал на лавку. — Можешь ведь, когда захочешь.
Седлечко обтер ладони о рубаху, сел и снова тяжело, как старый дед, вздохнул.
Максим поставил перед ним молоко и сахар. Тот машинально схватил кусок сахара, закинул в рот и принялся с упоением хрустеть.
— Вкуснота… Не помню, когда в последний раз сладенькое пробовал.
Мальчик совсем размяк и, позабыв обо всём, взял кружку с молоком и жадно выпил.
— Ну что наелся? — спросил Максим, внимательно наблюдая за Седлечко. Сейчас он выглядел совсем как обычный усталый ребенок.
Маша говорила, что если домовой принял еду от хозяина, то он в эту ночь совсем ручной и беззлобный становится. Делай с ним, что хочешь.
— Это было волшебно, — Седлечко смешно закатил глаза, изображая удовольствие. — Я так и знал, что ты добрый.
— Это Костик добрый, а я не добрый, — Максим взял мешок.
— Хочешь, я тебе свою историю расскажу напоследок или что-нибудь про Петю?
— Нет, не нужно. Лучше сразу полезай в мешок.
Мальчик с грустью обвел взглядом комнату, тихо прошептал то ли заклинание, то ли молитву и, сложив руки крестом на груди, сказал:
— Я готов.
Максим вспомнил, что имеет дело с тем, чего по его представлению в природе не бывает, поэтому места жалости быть не может.
Он тщательно расправил мешок и аккуратно, словно помогает девушке надеть платье, опустил его на голову мальчику. Секунда, и тот сразу же очутился в мешке, уменьшился как-то, потерял форму.
Завязав мешок бечевкой, Максим положил его на кресло, чтоб помягче было, а затем повалился на топчан. Радости от победы над маленьким созданием не было никакой. Наверное, именно поэтому в сказках повествуется только о происходящих событиях, и нет ни слова о том, что думал или даже чувствовал герой, после свершения того или иного подвига. Неужели всегда это было только торжество победы?
С этой мыслью Максим всё же задремал, а когда открыл глаза, то мешка на кресле уже не было. Седлечко исчез. Вместо него на столе он обнаружил пучок странной фиолетовой травы, обмотанной Костиным носовым платком.