— Мать Сыра Земля, уйми ты ветры буйные, со ненастием, да пески сыпучие с метелию.
Где-то рядом испуганно взметнулась стая ворон, и тревожно перекликаясь, закружилась над их головами.
— Мать Сыра Земля, поглоти ты нечистую силу в бездны кипучие, в смолу горючую. Мать Сыра Земля, задержи ты силу свою, огради от приворота нечистой и лихого дела, — читала Маша нараспев, после каждой строчки ударяя три раза веточкой разрыв-травы о мягкий холм ползучей растительности, окутавшей Димку. На последней строчке, она высоко подняла руки, размяла траву в ладонях и разбросала фиолетовые листочки по кругу.
И как только они коснулись земли, трава возле них стала чахнуть и скукоживаться. Холм оседал, и вскоре из-под него показались Димкины ноги, голова, а затем и сам он, целый и невредимый. Костя бросился к нему, подхватил и принялся трясти.
Димка глаза не открыл, но заговорил разборчиво и быстро:
— Высится дерево великое и объять его не возможно, и взглядом не охватишь. И уходят корни его до самой Навии, силу черпая и мудрость всякую, и разрастаются его ветви над Явию, чтобы покой, да порядок хранить.
— Эй, — Костя похлопал брата по щекам. — Проснись!
Димка вздрогнул, ресницы задрожали, а затем глаза широко распахнулись.
— Мы уже приехали? — спросил он будничным голосом.
Максим глупо расхохотался.
— Ну, вот и славненько, — обрадовалась Маша. — Хорошо как сладилось. Я уж не хотела вас пугать, но мальчик мог и умом тронуться.
— Кто я? — Димка поднял голову.
Сначала он с удивлением уставился на Машу, окинул взглядом дом, хотел было ещё что-то сказать, но не успел. Извиваясь мохнатым телом, Чагрик кинулся к нему и принялся лизать лицо и руки. Димка закрывался и давился от смеха.
— Уйди, уйди, поганец, — Маша замахала пухлыми руками отгоняя настырного пса.
— Спасибо, — сказал ей Максим, отсмеявшись. — Вы уж не обижайтесь, но Седлечко я всё равно решил здесь оставить.
— Как это? — оторопела Маша, сразу же забыв о собаке.
— Ну, понимаете, мы же собираемся теперь сюда часто приезжать, — влез Костя. — Дом восстановим, сад приведем в порядок.
— У вас же тут принято в каждом доме домового держать, чем мы хуже? — добавил Максим.
— Это так, — согласилась Маша. — Но Седлечко, он же вам крови попьет, всю душу выймет. Вот у меня, например, Вадила, во всем мне помогает, и за скотиной ухаживать, и по дому, а этот что, только за кошками гоняться может.
— Да нет, — улыбнулся Максим. — Он добрый…
— Ну, как знаете, — недовольно фыркнула женщина. — Теперь буду знать к кому с жалобами ходить.
— Договорились, — немного по-детски обрадовался Максим, словно ему разрешили оставить себе найденного на улице щенка.
— Малец-то поди сутки не кушал, — Маша ласково посмотрела на всё ещё сидевшего на земле и забавляющегося с Чагриком Димку.
— Я ничего не понимаю, — признался тот, — но есть хочу ужасно, вот только сначала нужно дом посмотреть…
Они ехали мимо полей с полностью раскрытыми окнами и весело болтали.
Костя рассказывал, как бродил в лесу, как за ним следовали тени, и про девушек вокруг костра, которые напоили его медом и показали траву. Максим описывал, как выглядит Седлечко, который, когда его выпустили из мешка забился за печку и после пережитого отказывался показываться на глаза. Но когда они уже заперли дом и дошли до калитки, мальчик призрачной фигурой мальчик появился в окне и помахал им рукой на прощание.
Так же им махала немая бабка-соседка, Маша с Вадилой, дед с лопатой, тетка в юбке с маками и кто-то ещё, кого они и не разглядели толком.
Как и обещал Леша, они с Вадей вынесли машину за околицу на дорогу, откуда Жуковы и приехали. Никто из них не видел, как это чудо произошло, но они уже перестали удивляться. Один только Димка слушал их истории и расстраивался:
— Ну почему же я всё проспал?
— Не волнуйся, — пообещал Костя. — Мы скоро сюда вернемся. Доски закажем, ремонт начнем.
— Да… — задумчиво протянул Максим. — Ещё много неразрешенных вопросов осталось. Почему Петр Васильевич так внезапно уехал, почему дом под двадцать восьмым номером числится. Почему…
— Надеюсь вернемся, — мечтательно вздохнул младший. — Я же теперь к этой деревне навек привязан.
— С чего бы это? — усмехнулся Костя.
— Там же в земле корни мои остались, — сказал с чувством Димка. — Пусть телом я и освободился, но всё равно их движение чувствую. Всколыхнется в груди что-то непонятное — легче ветра становится, опустится — тяжелей земли.