Но вот он снова здесь, и Карен обрадовалась: он просто не может без нее жить.
А в следующее мгновение она лежала на животе с неудобно вывернутой шеей, и он тяжело дышал ей в ухо. Никогда раньше такого не бывало. Он задрал ей платье и вошел так грубо, что она закричала от страха и боли — такой же, какую испытала, рожая Джейка. А еще почувствовала, что его руки, как железные тиски, сжали ей горло, и останавливаться он не собирался. Это на самом деле происходило с ней — то самое, чего боятся все женщины с того момента, как у них вырастает грудь. И ничего уже нельзя было исправить…
Глава семнадцатая
— Скажи что-нибудь, родная.
Кэсси смотрела на свои ноги — довольно грязные, с облезшим розовым лаком на ногтях. Надо сводить ее на педикюр. Мы сидели в гостиной, Билл отвел Бенджи на кухню. Я слышала, что они обсуждают дроби. Все удивительно по-семейному, только мужчина на кухне — мне не муж. Да и Майк никогда не приходил домой так рано, в семь вечера.
— Так, значит, папа трахнул ее, — произнесла Кэсси ровным голосом.
Мне не захотелось сделать ей замечание. Ведь мысленно я тоже называла это именно так.
— Милая, мы все очень дружили в университете, и вот они сблизились, и… иногда это повторялось.
О, с каким диким взглядом Карен рассказывала об этом! Будто обладала каким-то тайным, недоступным мне знанием. Будто я — женщина, которая оставалась в стороне, — могла лишь мечтать о чем-то подобном.
— Они годами трахались. Джейку почти восемнадцать! И в университете тоже! Годами, мама!
— Я не знаю, постоянно ли… — начала я, но осеклась, встретившись с дочерью взглядом. Я сама не понимала, почему защищаю Майка. — Это ужасный шок, но, я думаю, папа не знал про Джейка.
— Как он мог не знать?! Он с ней трахался, она родила ребенка, и никаких других папаш вокруг не наблюдалось. Боже, мама! Как же вы оба могли этого не знать?
Видимо, просто не хотели.
— Прости, — сказала я.
— За что? Ты ни в чем не виновата. Это он трахался, а потом отказался от ребенка. Разрушил жизнь Джейка. Никогда у того не было отца, он не знал его. Они всегда жили отдельно, и Карен трахалась с другими мужчинами… Подумай, каково сейчас Джейку?
— Он нервный. И всегда был таким. Ты только посмотри, что он сделал с папой!
— Конечно, нервный! Господи, он же… Он же мой брат! И я живу тут в роскоши, а он вырос в какой-то дыре без гроша в кармане и всю жизнь думал, что отец знать его не хочет. Есть от чего занервничать! И все это — папина вина!
— Он не знал, — тихо повторила я.
— Ага, так же, как не знал, что насилует ее?
Я не узнавала эту острую на язык девочку, которая сидела передо мной. Я не понимала, как она может быть моей дочерью, хотя и дала ей жизнь. И мне ли в таком случае винить Майка в том, что он не видел, что творится у него под носом?
— Кэсс, я понимаю, как ты расстроена. Мы все расстроены. Но мы должны помочь папе.
— Каким образом?
Я сделала глубокий вдох и продолжала:
— То, что они, как говорит Карен, встречались годами, может помочь делу. Пойми, не факт, что все было именно так, как она рассказывает. Поэтому, если ты хоть что-то видела той ночью…
Некоторое время мы молча смотрели друг на друга. Это будто мои собственные глаза глядели на меня осуждающе.
— Ты с ума сошла? Предлагаешь мне соврать?
— Да нет же! Мне просто нужно знать, что именно ты видела. Что ты делала той ночью? — Я перевела дух, чтобы приготовиться к ее гневу. — Кто-то был здесь в лесу? Ты встречалась с Аароном?
Я всегда старалась задавать Кэсси поменьше вопросов о ее личной жизни, помня, каково мне было в ее возрасте. «Я слышал, ты гуляла с парнем. Я не хочу, чтоб моя дочь вела себя как шлюха». И если я оправдывалась, говоря, что это просто одноклассник или что я вообще не гуляла ни с кем, отец меня бил.
Однако мне было необходимо, чтобы Кэсси рассказала, что она делала на улице ночью. Дочь не спешила отвечать. Но когда заговорила, ее голос звучал на удивление спокойно:
— Мам, я уже сказала: я ничего не видела. В сад никто не заходил. Я просто… Просто мне никак не удавалось уснуть.
— Ты не видела папу, или Карен, или…
— Я никого и ничего не видела! И врать я не буду, если ты этого от меня добиваешься.
Нет, милая, я не хочу, чтобы ты врала, но нам надо доказать, что это она говорит неправду.