В Неве угрюмой ходит зыбкоВ разводах нефтяных волна.
(Вера Булич)
Краснеют столбы на воде возле дачки,На ряби – цветная спираль.
(Саша Черный. «Весна на Крестовском»)
В полдень на Невском жаркое лето,Желтых небес тяжелая ткань,Тени домов и дома-скелетыИ доцветающая герань.
(Софья Прегель)
У тебя были стройные трубы,Как колонны ваятелей мудрых.Завитками мохнатого чубаТаял по небу дым чернокудрый.
(Эмилия Кальма)
Ведь память маленьких детейУдерживает только вещи.Следы ворон на берегуИ на безлистых ветках иней,И четкость тени на снегу,И самый снег лилово-синий.А дальше море без границ,И дымный силуэт Кронштадта…
(Евгений Шах)
Но сердце помнит благодарноВиденье отроческих лет:Снег вьющийся и круг фонарный,На льду конька мгновенный след.
(Георгий Раевский)
Это – ароматы и миазмы города и окрестностей:
Уж на кухне запах ели свежийИ от праздничной готовки чад,
(Вера Лурье. «Рождество)»
Гиацинтами пахло в столовой,Ветчиной, куличом и мадерой…Пахло солнцем, оконною краскойИ лимоном от женского тела…И у памятника НиколаяПеред самой Большою Морскою,Где была из торцов мостовая,Просмоленною пахло доскою.
(Игорь Северянин. «Пасха в Петербурге»)
Солнцем полдня нагреты,Дышат смолой торцы.
(Ярослав Воинов. «С.-Петербургская пасха»)
…День и ночь МорскаяКипящим дегтем пахла из котлов,И этот запах я теперь люблю.
(Нина Берберова)
В лечебнице спокойно, тихо, пусто,Чуть пахнет ваннами и свежею капустойИ морем, и смолой.
(Анна Таль. «Сестрорецк»)
Тогда встает передо мнойМой царскосельский день.…Он пахнет морем и руномГомеровской строки,И гимназическим сукном,И мелом у доски;Филипповским (вкуснее нет!)Горячим пирожком,Девическим, в пятнадцать летПодаренным, платком…
(Д. Крачковский-Кленовский)
И выгружают медленно дроваНа мостовую парни звонко.Так остро пахнет потом и сосной…
(Вера Лурье)
В дыму бледно-зеленомКрестовские лужайки и леса.Пестрят стволы берез. И над землею(От алгебры весьма отличный запах)Смолою тянет и сырой травой.
(Михаил Струве)
Это – память вкусовых рецепторов:
Каких-то шоколадок хилыхУ ярославца сверток взяв,Отправились под звон немолчныйВ любимый наш, забытый сад…Нет! Не найти такой же точноНа свете вкусный шоколад.
(Михаил Струве)
О время, незабвенный вкус в которомЯ выпила с горячим молоком
(Ксения Бабкина)
А пьяновишни от Berrin?Засахаренные каштаны?..О, у Gourmets был boule de neige,Как мятно-сахарная клецка…
(Игорь Северянин. «Поэза для лакомок»)
Кухмистерскую, гордость здешних мест,Мамаша держит на Разъезжей.Ей Катя помогает. И с утраБитки замешивает с луком.
(Михаил Струве)
О, пыльный вкус родной земли…
(Петр Бобринский)
Это – то, что помнит кожа помимо стиховой эрудиции:
Бурлили воды в нашей дельте плоской,Носился ветер, как шальной.Он нам в лицо смеялся брызгой мелкой…
(Михаил Струве)
И октябрями влажными РоссияУкутывалась в лондонский туман…
(Ксения Бабкина)
А в сквере влажные скамьи —Любви вечерняя приманка!..
(Валентин Горянский)
Тяжелый ветер с Запада. Темно —И в полдень лавки зажигают.На Невском людно. Мокрая мятельЗа воротник вам залетает.
(Михаил Струве)
И поскольку в этих стихах имперская столица часто является страной детства, инфантилизирующая себя память позволяет монтировать образы и толки, категории предметов и навязчивые видения в порядке случайного перебора:
Фонтанка. Мост и бронзовые крупы.Карета бабушки. Ивана борода.В канале плещет тяжкая вода.В Михайловском гастроль французской труппы.