Но Майя первая, кто просто-напросто спросил. Почему-то от этого мне легче ответить.
— Я себя порезала, — говорю я тихо. Подсовываю руки под бедра. Я никогда раньше никому об этом не рассказывала. Мама, папа, доктор Крейтер, врачи в больнице узнали обо всем не потому, что я им рассказала.
Майя не спрашивает, случайно ли. Вместо этого она говорит:
— Почему?
— Так легче.
Этого я тоже ни разу не произносила вслух. Доктору Крейтер незачем это объяснять. Она же сказала, что работала с пациентами вроде меня. Она знает — ну, или думает, что знает, — почему мы так поступаем. Почему я так поступила.
Майя не уточняет, легче чего (как доктор Крейтер), и не называет это безумием (как папа). Она смотрит на меня:
— Мне тоже легче, когда я блюю.
Я не спрашиваю, специально ли она вызывает рвоту. Я высвобождаю руки из-под бедер.
— Никто не понимает, — говорю я.
Майя кивает:
— Вообще никто.
— Я хочу сказать, не то чтобы я думала, что это, типа, полезно.
— Конечно, нет, — соглашается Майя.
— Но никто не понимает, как от боли может становиться лучше. Хотя я знаю, что так не должно быть.
— Я понимаю.
— Не знала, что ты поймешь.
— Не обязательно было от меня это скрывать.
— Тебе тоже необязательно было от меня это скрывать.
— Что именно?
— А?
— Что я блюю или что меня бьет Майк? — К моему удивлению, Майя смеется, как будто это шутка. Через секунду я присоединяюсь. Вообще-то, это, наверное, не смешно, но мы не можем остановиться. Мы хохочем, пока не начинают болеть животы. Мы хохочем, пока нам не становится снова тепло.
— Будь я хорошей подругой, знала бы, что происходит, — наконец говорю я.
Может, Майя чувствовала, что я скажу что-то не то. Может, она пыталась со мной поделиться, а я не слушала. Или была слишком занята болтовней и мыслями о себе, чтобы заметить, что Майе тоже есть что сказать. Хотя мы не очень-то много разговаривали в последнее время.
Майя качает головой:
— Нет, не знала бы. Я специально все скрывала. Как и ты.
Я киваю. Майя права. Мы обе знаем, как спрятать то, что не хочется показывать другим.
— Зачем, интересно?
Майя пожимает плечами.
Я бросаю взгляд на Хайрама, который все еще вежливо притворяется спящим, и говорю:
— Мы стали реже видеться с тех пор, как вы с Майком начали встречаться. Я даже не могла больше подвозить тебя до школы.
— Я знаю. — Майя садится и обнимает колени руками. Длинные волосы падают на лицо, отчасти прикрывая синяк. — Он хотел, чтобы мы проводили время вместе. Все время, какое только было.
Она вздыхает. Я думаю о том, как мне хотелось быть с Тесс. Как я ждала ее ответов на сообщения. Как я боялась, что она меня не любит, если она медлила с ответом.
Глаза у Майи блестят.
— Он всегда был так добр ко мне.
— Как ты можешь такое говорить? — Слова вырываются прежде, чем я могу их остановить. Я всегда несу какую-то чушь.
Майя пожимает плечами:
— Не знаю.
— Можно спросить еще кое-что?
Она кивает.
— Ты хочешь, чтобы его исключили?
— Не знаю, — опять отвечает она.
Быстро — снова так быстро, что не успеваю остановиться, — я спрашиваю:
— Но все-таки хочешь, правда? Иначе зачем ты пошла к директору, а не куда-то еще?
— По привычке? — предполагает Майя. — Знаешь, какой-то пережиток младшей школы, где нас учили говорить учителю, если что-то не так.
Я киваю:
— Логично.
Майя улыбается:
— Вообще-то, не очень.
— Да нет, вполне логично! — настаиваю я.
— Ты просто пытаешься меня утешить.
— Ну, я утешаюсь, когда истекаю кровью. Не мне кого-то осуждать.
Майя смеется — не так громко, как раньше, но все равно искренне:
— Ты всегда знаешь, что сказать.
— Ты что, шутишь? — Теперь смеюсь я. — Я никогда не знаю, что сказать!
Волнистые волосы Майи волнуются еще сильнее на соленом морском ветру, и она заправляет пару прядей за ухо, потом утыкается подбородком в колени. Я пытаюсь перестать пялиться на темно-розовую кожу вокруг ее глаза.
— Ты же слышала про демонстрацию в воскресенье? — Конечно, я знаю, что слышала. Я сама рассказала ей за обедом. — Они… то есть мы хотим потребовать исключения Майка.
Майя не отвечает. Я поспешно добавляю:
— Я могу все отменить, если хочешь. Могу попробовать.
Майя переводит взгляд на воду и глубоко вздыхает. Наконец она говорит: