— Не хочу! Нина тоже недолюбливала сказки. Все не так просто. Я докажу вам!
— Ну, докажите…
Уже давно кто-то коротко, робковато нажимал на звонок, и звонок едва вздрагивал, оповещая все же, что некто деликатнейший, но и упрямейший стоит за дверью.
— Это Дамир, — поднимаясь, сказала Таня.
Пока она шла к двери, Лосев торопливо наполнил рюмку, торопливо выпил, надеясь, что еще проще, еще яснее станет для него происходящее, но обманулся. Ушла ясность, нагрянула сложность. Так бывает: водка начала вытрезвлять.
Да, явился Дамир. Он возник в дверном проеме, пригнув голову, отчего показался виноватым или плутоватым.
— О, водочка! — Он с треском свел и азартно потер громадные свои ладони. — И мы не с пустыми руками!
Эти «мы» еще были в прихожей, но там царила непонятная тишина.
— Мы — это вы один? — спросил Лосев.
— Мы — это я с другом. — Дамир продолжал загораживать собой дверной проем, едва помещаюсь в нем.
А там, в прихожей, совсем тихо было, хотя там были Таня и друг Дамира.
— Таня, так где же вы?! — позвал Лосев, отчего-то угнетенный этой тишиной, тянувшейся из прихожей.
— Верно! Объяснитесь потом! — Дамир шагнул в комнату, отдавая глазам Лосева прихожую.
На крохотном пространстве, где и двоим трудно было разминуться, Лосев увидел два разобщеннейших существа. Ее и Его, отринувших друг от друга, с готовыми кинуться навстречу руками. Хорошо, отлично была поставлена режиссером — Жизнью — эта крохотная сценка. Тут ничего нельзя было ни убавить, ни прибавить. Была ссора. Но он пришел. Он смирил гордыню, он здесь. Она счастлива, но она еще не простила. И первого слова нет ни у него, ни у нее. Все в точку, все прочитывается. Можно командовать: «Камера!»
Мешало, что Лосев знал этого вытянувшегося в струну, протягивающего руки парня. Это мешало. Приходилось вспоминать, двоилось зрение. Так вот он — ее друг, ее радость, ее печаль, ее горе. Все прочитывалось. Жизнь учила режиссуре. Пламенной режиссуре, не без боли, не без собственного участия, ибо в стену вжималась его Таня и в ее глазах была боль, которая уже была и его болью.
Но кто этот парень? Необходимо было вспомнить его. Но для этого надо было далеко назад отбежать памяти, покинуть этот город, вернуть себя в досегодняшнюю жизнь.
Они почувствовали, что на них смотрят, и сдвинулись. Таня оглянулась, погасив глаза, парень улыбнулся, привычно, заученно, ибо сверх меры хороша была его улыбка. Лосев вспомнил: это был Чары Агаханов, недавний его студент по режиссерской мастерской во ВГИКе. Самая лучшая улыбка во всем институте. Вспыхивающая улыбка, прибавляющая свет. И вспыхивающий характер. А то вдруг в сон погружался человек. Говорлив или молчалив. Порой мрачен, замкнут, — не дозовешься. И только улыбка, часто машинальная, посверк этот поразительно белых зубов.
— Здравствуйте, учитель! — сказал Чары, протягивая руки, и пошел к Лосеву, забирая в плен его своей улыбкой.
— Здравствуй, Чары. Совсем забыл, что ты здесь.
— А где же мне еще быть?
Таня смотрела на них, выверяя каждый жест, вслушиваясь в каждое слово, ей важно было что-то понять, установить, решить для себя, наблюдая их встречу. Все так, все прочитывалось: ей важно было понять, как он, Лосев, оценивает этого парня, этого своего недавнего ученика, совпадает ли явь с тем, что Чары ей рассказывал, не нафантазировал ли Чары. Вот он назвал его «учителем», а был ли он действительно его учеником? Учеником не потому только, что зачислен был в его мастерскую, а потому, что они совпадали в своих верованиях, в своих пристрастиях в искусстве, потому, что старший был интересен и нужен младшему?
Лосев небрежно вел свою мастерскую во ВГИКе, часто пропускал занятия — то съемки, то командировки, то просто не успевал настроиться. Но бывали и счастливые часы у него с ребятами, вдохновенные, азартные. Вот в те часы — что́ был для него Чары Агаханов, студент из Туркмении, диковатый, красивый, с богоданной улыбкой паренек? К счастью, вспомнилось, что было с ним интересно. И отклик вспомнился, отклик интереса в молодых, горячих глазах. И потому не соврал он перед Таней, когда обнял Чары, когда расцеловались они, — не соврал, не подладился под ее желание, угаданное, прочитанное им.
— Правда, правда, очень рад! — сказал Лосев, поверх головы Чары глянув на Таню.
Она расцвела глазами.
— Правда, правда?
Лосев покивал ей, все еще сжимая в руках суховатые, угластые плечи Чары.
Вот когда она подружилась с Лосевым — вот в этот миг, когда он так добр был с ее Чары, когда признал его, подтвердил, что Чары не хвастал, говоря ей, что был дружен с режиссером Лосевым. Все прочитывалось!