Он тоже высунулся в окно, к звездам. Задумался, прежде чем ответить. Что ответить? Не просто сейчас ему было ответить. Он не смел советовать. Решительный в своих поступках человек, он вдруг растерялся, испугался. Так мы пугаемся за близких людей, больше пугаемся, чем за себя.
— Он хочет поговорить с вами, — шептала Таня. — Но кого он любит, меня или режиссера Лосева? Не пойму! Он верит в легенду. Он вцепился в нее! Теперь вы понимаете?..
К ним подошел Чары.
— О чем вы шепчетесь?
— О тебе. Правда, правда.
— И что решили?
К ним подошла седенькая Айкануш.
— Андрей Лосев, ты затащил меня в дом через окно. А из дома тоже через окно будешь провожать?
— Да, да, я провожу тебя, Айкануш! — обрадовался, засуетился Лосев. — Нет уж, а теперь по всем правилам, через дверь!
— Я недалеко живу. Пойдем. — Она взяла Лосева за руку, повела к двери. — До свиданья, дети. Простите, что нарушила ваш вечер. У вас их еще много будет, а нам, старикам, надо спешить.
Гурьбой вышли из квартиры. У всех на глазах замкнув дверь, Таня сунула ключ под коврик.
— Андрей Андреевич, если вернетесь первым, ключ вот здесь.
— Где лежит этот ключ, знает весь город, — сказала Елена Кошелева. — Спасительный ключ. До свиданья, Андрей Андреевич!
— До свиданья!
— Я завтра заеду за вами, свезу на границу! — посулил капитан в штатском, шагнув в темноту двора. — До свиданья!
— До свиданья!
— Уж как хотите, а притащу вам завтра свой последний сценарий! — пообещал сценарист. — До свиданья!
— До свиданья!
— А я, уж как хотите, а затащу вас к ребятам в университет! — крикнул бородатый философ. — Подискуссируем об уровне современного кинематографа.
— Ваши ребята собирают хлопок, — сказал Чары.
Все уже разбрелись, скрылись в темноте, перекликались, не видя друг друга.
— Ничего! На Лосева народ соберется! Условились, Андрей Андреевич?! До свиданья!
— До свиданья, друзья, до свиданья!
10
Какими-то переулочками повела его Айкануш, где почти не было фонарей, где дома были одноэтажными и с высокими оградами-дувалами. В старый, в былой Ашхабад ввела. Лосев знал, что и эти дома и дувалы недавней постройки, — ведь после землетрясения во всем городе уцелело лишь здание банка и здание бывшей женской гимназии, — но сейчас, в темноте, перешагивая арычные желоба, Лосев снова шел по своему Ашхабаду, вступал в былое. И рядом была Аня, Айкануш. Когда-то, куда-то так же вот шли они. Когда-то, куда-то…
— Не поздно к тебе? — спросил Лосев. — Наверное, у тебя строгий муж. Еще шугнет.
— У меня нет мужа. И не было.
— Помнится, за тобой ухаживал один паренек. Боксер. Я помню, как он однажды в «Фирюзе» раскидал целую кучу хулиганов. Лихой был парень!
— Он погиб в землетрясение.
— Ты любила его?
— Как смешно ты спрашиваешь. Другие мне были не нужны.
— Так и живешь одна?
— Почему — одна? Я еще нужна людям. Ты знаешь, какая у меня профессия?
— Забыл.
— Я — акушерка. Половина тех, кто живет здесь, лежали вот на этих ладонях.
— А Таня?
— Не спеши. Дойдет очередь и до Тани. Ты надолго к нам?
— Не знаю. Дня на четыре, на неделю. Я сорвался даже без вещей. Таня позвонила, я приехал к ней в аэропорт и вот…
— Так это Таня тебе позвонила? А я подумала, что ты сам разыскал ее.
— Но я даже не знал о ее существовании.
— Да, верно. Уехал — и все. Ты хоть справлялся о судьбе Нины у кого-нибудь из ашхабадцев?
— Нет.
— Уехал — и все. А теперь приехал. Мы пришли, Андрей. Я тебя не к себе в дом привела, а к своей подруге. Она говорит, что вы были знакомы. Она ждет нас. Входи.
В высоком дувале, выше роста человеческого, темнела узкая, низкая дверца с тяжелым кольцом. Дверца эта отпахнулась бесшумно и сама по себе, не понадобилось колотить кольцом. Зато залился тоненько собачий голосок, захлебывающийся не от злобы, а от радости.
— Здравствуй, здравствуй, Макс, — сказала Айкануш. — Принимай гостя.
Лосев шагнул во двор, страшась наступить на крошечную собачонку, тойтерьерчика, вившегося у его ног. Выстланная камнями тропа вела к крыльцу дома, на ступенях которого стояла женщина. Скудный свет от приоткрытой двери в дом осветил ее загадочно. Показалось, что он бывал уже в этом доме, по такой же из камней ступал тропе к крыльцу, такой же беззлобный, заливистый встречал его лай. Свет может чудеса творить. Свет так положил на землю тень женщины, стоявшей в дверях, что тень эта вытончилась, много моложе став своей владелицы. И тень, с руками, прижатыми к горлу, с закинутой головой, — тень эта тоже была из знакомых снов, из былой поры.