— Что у нее было? — спросил Лосев, снова присаживаясь. — И не кричи на меня, Петя. Ну, можно сейчас на меня кричать, момент подходящий, а ты все-таки не кричи, сдержись.
— Вот, умеет осадить! — не унимался Рогов. — Это они умеют, баловни судьбы!
— Он прав, не надо кричать, — сказала Айкануш. — У нее, у Танюши нашей, Андрей, с голосовыми связками что-то приключилось. Только начала в школе преподавать, голос отказал. Но сильная девочка, ушла из учителей, стала учиться на врача. Сама про себя теперь лучше всех понимает. Обошлось, заговорила.
— А стронь ее, взбудоражь — и опять может начаться, — сказала Ира.
— Если нужны врачи, самые лучшие, если нужны лекарства, любые, я… — Лосев опять порывисто встал, готовый вот прямо сейчас кинуться за самыми лучшими врачами и редчайшими лекарствами. — Вы подтверждаете, я — отец!
— Да погоди ты вступать в права отцовства, — сказала Ира. — Не доказаны еще твои права.
— Узнаю! Докажу!
— А ты, Андрей, если можешь, просто так помогай девочке, — сказала Айкануш. — Вот видишь, какой ты. Тебе сперва надо узнать, что это родная кровь тебе, а уж тогда…
— Нет! Все не так! Но должен же я знать правду! Если я отец…
— Хватился! — усмехнулась Ира. — Пока ты собирался к нам сюда, давно отыскался Танин отец.
— Кто?!
— А вот я, Айкануш, Петя. Еще с десяток имен могу назвать. Все мы — единый ее отец. А она нам дочь. Она нам души лечит своей добротой. Она нужна нам больше, чем мы ей. Ты пойми, умный-разумный, что она для нас значит. И Нина такой же была. Беды не озлобили ее, не оттолкнули от людей, а отворили душу. Все для других — вот она какая была. Это редкость нынче — такие люди. Я бы хуже была, еще хуже была б, — признаюсь! — если бы не Нина, не Таня. И Петя бы наш давно спился, если б не Нина, не Таня. Можешь ты это понять?
— А он ее в чемодан и в Москву! — совсем разволновался Рогов, в забывчивости наливая себе в пиалу вина. Хлебнул, яростно покривился, поник. — А он ее в чемодан… Крадут же картины, скульптуры, иконы… Из церквей крадут… Им что?!
— Понял, — сказал Лосев. — Велите уехать мне?
— Не понял, — сказала Айкануш. — Раз позвонила, ты нужен девочке. Ты не о себе сейчас думай, о ней. Вот этот Чары, режиссер этот молодой, твой коллега, он почему к нашей Тане потянулся? Потому что любил или потому, что тебя уважает?
— Как же, Лосев подсобит, протолкнет! — Рогов зло затряс головой. — Покровительство нынче в ходу!
— Петя, замолчи! — прикрикнула Ира. — Пей уж лучше!
— Мне показалось, он искренен с ней, — сказал Лосев.
— И мне так кажется, — сказала Ира. — Но вы артисты, вам прикинуться ничего не стоит. Таня не красотка у нас и не такая уж молоденькая. Что — вдруг?
— Он учился у тебя в Москве, — сказала Айкануш. — Скажи, каким был?
— Прямой. Взрывной. Но и скрытный. Часто уходил в себя.
— Вот! — насторожилась Ира. — Скрытный! Нина была права.
— Она колебалась, — сказала Айкануш. — То он ей нравился, то нет.
— И что ни говори, туркмен, — сказал Рогов. — Я подмечаю, он своим обычаям очень предан. У них как, — в Москве он за столом, а дома — на ковре, в Москве женщинам ручки целует, а дома у него женщины на кухне содержатся.
— Туркмены — хорошие мужья, — сказала Айкануш. — Это на людях они иногда чудят, а дома, в семье, не они командиры. Уж я-то знаю, нагляделась. Русских своих не перехваливай.
— Я не про то, что мы лучше, а про то, что каждому свое.
— Мой жених был мне женихом, дорогим человеком, я о его национальности не думала, — сказала Айкануш. — Не стало его, не стало никого — ни армян, ни туркмен, ни русских.
— Так как же, как же нам быть? — спросила Ира. — Благословляешь их, Андрей?
Благословляешь! Каким словом она его одарила! Признала? Призналась? Он — отец?!
Не успел вдуматься, обрадоваться. Надо было отвечать. Надо было на себя брать ответственность, ибо, благословляя, отпускаешь близкого человека, рискуешь им. Ну, решайся, Лосев!
— Он честный парень, — сказал Лосев. — Я верю ему. — Помолчал, поискал еще слова в том гуле, какой возник в нем, путая мысли, не нашел. — Я, пожалуй, пойду, — сказал он. — Устал смертельно. Завтра поговорим, послезавтра поговорим. Я понял вас.
Он подошел к двери, Макс-четвертый ласково, как кошка, обвивался вокруг его ног. И скулил.
11