Старый ящик был снят, новый ящик был установлен. Путались, путались Всеволод Андреевич и Сергей, но все же нашли, куда что втыкать, и вот уже замерцала, вспыхнула какая-то таинственная полоса на экране нового телевизора, раздалась, прояснилась — и лег во всю ширь экрана столь ныне знакомый всем круг, испещренный знаками и цифрами. И зазвучала музыка. Странная и прекрасная.
— Григ, — сказала Зинаида Васильевна.
— Пер Гюнт, — кивнул Сергей. — Пляска Анитры.
— Однако! — старушка повнимательней глянула на него. — Однако!
Потом она посмотрела на Всеволода, потом перевела глаза на старый ящик, как бы навсегда прикрывший свое единственное серое веко.
— Жалкий-то какой, — сказала она про ящик.
— Вот и все, — сказал Сергей.
— Да, да, — заторопился Всеволод Андреевич и смущенно полез в карман за деньгами. — Вы меня так выручили, так выручили…
— А коли выручил, так пусть и отобедает у нас, — сказала Зинаида Васильевна. — Пер Гюнт! Надо же! Вы, случайно, не из музыкантов?
— Он — подснежник, — усмехнулся Всеволод Андреевич. — Верно, Сергей, оставайтесь у нас обедать! Сообразим по маленькой. А?
— Я же за рулем.
— Да, худо.
— Обойдется без маленькой, — сказала Зинаида Васильевна и поднялась. — Пьянству — бой. Идите руки мыть, молодые люди. А что это означает — подснежник? А это что?
Это она спросила Сергея о новой мелодии, зазвучавшей из телевизора.
— Вальс Сибелиуса, — сказал Сергей.
— Он! Плакать хочется, когда слушаешь такую музыку. А вам?
— Просто слушать.
— Ну, ну, слушайте. — Она зачем-то пододвинула ему свое креслице, хотя на веранде были кресла и по-надежнее. — Садитесь, Сергей.
Оборвалась музыка, уплыл круг с цифрами, и на экран вплыла торжественноликая красавица. Она опахнула всех ресницами, развела уста и начала рассказывать о предстоящей программе передач, и не было важней дела на Земле, чем то, которое она делала.
— Что за манера прерывать музыку! — возмутилась Зинаида Васильевна.
— Погоди, тетя Зина, послушаем, как она меня объявит, — сказал Всеволод Андреевич.
— Ах, вот почему ты поспешил с этим телевизором! А я уж возрадовалась, что недельку передохну. И мил собеседник, да уж больно речист.
— Погоди, тетя. Вот!
— В девятнадцать сорок пять, — промолвила красавица, еще как-то построжав в предварении важного известия: — «Сегодняшние проблемы Латинской Америки». Выступление журналиста-международника Всеволода Андреевича Кудрявцева… В двадцать пятнадцать, — красавица чуть улыбнулась навстречу новому известию: — «Передача для самых маленьких…»
— Сперва надо уразуметь, кто да кто из нас самый маленький, — сказала Зинаида Васильевна и выключила телевизор, последив, как дрогнуло и истаяло лицо красавицы. — Хороша! Ты знаком с ней, Сева?
— Естественно.
— Пригласил бы как-нибудь. Вдруг она еще и смеяться умеет. И вообще, мила и проста. Это телевидение вас всех притворялами делает. Ну, ну, прости. А за ящик спасибо. Громадный, дорогой. Угодил!
— Пойми тебя! — недовольно буркнул Всеволод Андреевич.
— И не старайся. Сама себя не пойму. Обедать, обедать, молодые люди! Сергей, вы окрошку уважаете? — И старушка дружелюбно кивнула Сергею, уведомляя его о своем расположении.
— Уважаю! — просиял Сергей.
4
Они ели окрошку, и этот квас с луком и еще там с чем-то их объединил. Малость бывает нужна человеку, чтобы на седьмом себя почувствовать небе. Вот окрошка эта, не московской выпечки хлеб, вдруг напомнивший детство, кусты жасмина, затенившие одну из сторон веранды своим сплошным белым цветом, и эти розы, как глаза земли, — все это, и еще высокое небо с недвижными облаками, и какой-то звук далекий, частый оклик неведомой птицы, и тишина, тишина — все это было радостью, полнило душу радостью и тишиной.
— Чего еще человеку надо? — вырвалось у Сергея. Он смутился: поймут ли. Поняли, не ответили.
Чуть погодя старушка сказала, читая мысли своего любимого племянника.
— А вы погостите у нас, Сергей. Куда спешить-то? Чай, выходной у вас?
— Выходной.
— Вот и подышите чистым воздухом. На речку сходите. В лес. Кстати и Тимку погоняете. Ему надо, жиреть стал.
Услышав свое имя, пес вскочил и напрягся, вникая в разговор. Заветных слов, какие ему были ведомы, он не услышал, но радость и его коснулась, это предвкушение радости, что приходит вслед за словом «гулять!».
— На него смотри, от него все зависит, — сказал Тимке, указывая на Сергея, Всеволод Андреевич. — Один не пойду. Проси, умоляй остаться. Мол, побродим, человек. Ведь интересно ж, чем там пахнет в лесу и у реки. Не притворяйся бесчувственным. Интересно, интересно. И вдруг да кого встретим. Оставайся, человек.