А кто, собственно? Всеволод Андреевич замялся, не умея растолковать, кто, да, кто ему Сергей. Никто ведь. И все-таки уже и не совсем никто.
— Знакомьтесь, Сергей. Это… — Он опять замялся, не найдя нужных слов, чтобы представить Сергею бывшую свою жену. «Бывшая жена…» — вслух не произносилось.
Тогда они сами начали справляться с тем, с чем не справился Всеволод Андреевич.
— Верно, я — Сергей, — сказал Сергей, угадав в перекрестии взглядов, что сейчас смотрят не на него, а на его одежду, и что смотреть-то не на что. — Вот, помог товарищу подбросить до дачи телевизор. А теперь хожу вот, любуюсь вашими красотами. Славно живете.
— Славно, славно. А я — Ирина. — Она аккуратно поставила Тимку на землю, на все его четыре лапы, распяленные от удовольствия. — Когда-то была женой этого товарища. Скажите, Сергей, вы в машинах разбираетесь?
— Смотря в каких. У меня «мыльница».
— Как?!
— «Запорожец» самого первого выпуска. В народе его «мыльницей» зовут. Похож.
— А я его «самоварчиком» про себя окрестил, — рассмеялся Всеволод Андреевич. — Тоже похож. И знаешь, Ира, а сам Сергей не кто-нибудь, он — подснежник.
— Да, да, — покивал Сергей, радуясь, что Всеволод Андреевич повеселел, радуясь, что перестали они разглядывать его брюки дудочкой и узконосые башмаки.
— Господи, сколько сразу новых понятий! Какой образный ряд! — Ирина тоже развеселилась. — Подснежник, вы — подснежник? Как это? Растолкуйте.
— Юрист по образованию, зарплату получает как электромонтер, а работает воспитателем в молодежном общежитии, — сказал Всеволод Андреевич. — Словом, спрятался человек.
— Спрятался человек? — Она поморщилась. — Ты понял, что сказал?
— Ну, как подснежник. Найди-ка попробуй по весне подснежник. В талом снегу, в пористом, под валежником. Найди-ка. — Всеволод Андреевич все еще посмеивался, придерживая, не отпуская этот веселый миг в этой трудной для него встрече.
— И вы так думаете, что спрятались? — в упор поглядела на Сергея Ирина.
Он тоже прямо поглядел на нее, но от ног к лицу, как всегда смотрят мужчины на женщину. А ее взгляд уже скользнул от лица его к ногам, как всегда смотрят женщины на мужчин. Где-то в пути их взгляды встретились и подружились. Никто он ей, никто она ему, но узелок завязался. Видно, был у этого Сергея дар связывать незримые нити человеческого общения, дар общительности, что ли, хотя он не казался общительным, — было сразу видно, что он застенчив, ненаходчив. Он и ответил ненаходчиво:
— Я про себя не думаю. Избегаю.
— Зажмурились?
— Ну.
Он ей нравился, он ей очень нравился — неказистый этот подснежник.
— Может, зайдете? — сказала она и протянула руку к своему дому, приглашая и прося этим движением. — Всеволод, зайдешь? — Для него она рукой не повела, опустила руку. — Тимка, милости прошу. — Она пошла к калитке, потянув поводок, и Тимка как-то боком, боком затрусил у ее ног, оглядываясь на хозяина.
— Зайдем, пожалуй, — сказал Всеволод Андреевич Сергею. — Взглянем, что у нее там с машиной. — Голос у него был тусклым, да и шагнул он к калитке нехотя.
— Зайдем, — кивнул Сергей, глядя, как идет эта стройная, молодая женщина, независимо шагая в пестреньких своих брючках, плотоядно впившихся в ее бедра, как семенит рядом с ней Тимка, все оглядываясь, будто деля себя надвое, и как вышагивает с отрешенным видом Всеволод Андреевич.
5
От калитки открылся почти такой же дом, что у Всеволода Андреевича и его тетушки. Не очень большой, не очень нарядный, выстроенный без затей. Вот только окна в нем были прорезаны большие, нынешние. И такие же удивительные розы жили на клумбах. Но японского деревца, цветшего всей кроной как одним цветком, тут не было. А за домом зеленела просто лужайка в обрамлении нескольких древних, почти черных берез. У Всеволода Андреевича за домом тянулись рядами старые, раскидистые яблони.
— Где вам больше нравится? — оглянулся Всеволод Андреевич. — У нас или здесь?
Спрашивалось о простом, но вопрос был не прост. Сергей понял: на чью-то сторону ему предложено было встать, чью-то линию тянуть. А какой он судья, ну какой?!
— Не пойму! — вслух подумал он.
— Ну, ну, не понимайте, — легко отступился от него Всеволод Андреевич и вдруг напрягся, остановился, увидев грузную, седую женщину, шедшую им навстречу. Она была слишком стара, чтобы быть матерью Ирины, но поразительным было их сходство, молодой и старой, то сходство, когда в молодом узнаешь былое, а в старом провидишь будущее.