Но тонко чувствующий людей, со способностями к эмпатии, сопереживающий всему живому, даже деревьям и цветам, я страдал среди мертвой красоты. Бесчувственность, безжизненность, абсолютная тишина и спокойствие острой болью отзывались в душе и в теле, впиваясь в кончики пальцев и сжимая трепетное сердце до каменеющей мышцы.
Я шел. Мне становилось хуже и хуже. Наконец я остановился. Голова кружилась, сохли губы, руки дрожали.
–Впечатляет? - гордо спросила Смерть.
Я только кивнул. От мертвой тишины звенело в ушах.
–Красиво? - допытывалась Она.
–Более чем я когда-нибудь смогу увидеть, проживи я еще хоть тысячу лет, - напряженно произнес я, облизывая губы.
–Ну, как, пойдешь ко мне жить?
–Нет.
–Что?! - чуть не закричала Смерть. - Да ты что?! Как ты смеешь?!
Дышалось трудно.
–Я не смогу здесь жить, - сказал я. - Мне больно…
–Дурррак! - в сердцах сказала Смерть, хватая меня за руку и утаскивая за собой.
Мир вокруг стремительно превращался в покинутый ими лес. Загомонили весело птицы, и аромат свежей рождающейся зелени наполнил изнемогающие от пыли легкие.
Я долго, с наслаждением дышал, впиваясь в теплый воздух всем существом.
–Дурррак! - повторила Смерть, глядя внимательно на то, как я возвращаюсь к нормальному состоянию. - Живой! Тьфу! Даже противно. Ты все равно умрешь, тебе еще понравится. Понятно? Больно не будет. Ведь красиво же?
Я присел и долго смотрел на тонкие травинки, которые упорно лезли из черной земли сквозь валежник и прошлогоднюю листву, пробиваясь к теплу и свету, вытягиваясь всеми своими зелеными силами ввысь и вширь, набирая сок и жизненные силы.
–Здесь лучше, - тихо сказал я.
–Бол-ван! Так пойдем, я покажу тебе твою жизнь, которую ты так любишь! - Смерть опять схватила меня за руку и повела вперед. Лес, вначале робкий и редкий, понемногу смелел…
Мы шли по окраине города. У самой стены теснились деревянные лачуги и развалюхи, чуть дальше толпились каменные, но такие же убогие домишки. Улицы были заполнены грязью и вонью, мусор и отбросы гнили прямо под ногами, полуголые тощие детишки апатично переругивались, кое-кто копался в грязи, измученные побитые женщины, злобно покрикивая на детей и друг друга, развешивали рваное белье.
Мы прошли десятки таких городов, болезненно поражающих душу грязью и однообразием.
Потом мы шли через многие битвы, где люди разных народов, даже отдаленно мне неизвестных, с остервенением и - обреченностью - кидались друг на друга, кромсая в кровь и мясо тела, попадающие под руку, все и любые, с трудом поворачиваясь среди полумертвых тел под ногами.
Мы прошли сотни битв, схожих друг с другом, как две руки.
Потом шли просторными дворцовыми коридорами - и пустые и жадные глаза смотрели сквозь нас, перешептываясь по углам и всаживая друг другу кинжалы в спины или подсовывая отравленное вино за обедом. Взмелькнет иногда удивленно-детский взгляд, вспорхнет, как бабочка, на мгновение, - и тут же закроется тяжелыми веками, затихнет навеки за мертвыми ставнями, уйдет навсегда в безумную даль, откуда не возвращаются… живыми…
Тысячи дворцов и замков вставали на нашем пути, одинаковые, как строгие лики святых на потемневших иконах, и ни искры любви, сожаления или прощения не промелькнет по их застывшим от времени и до времени бликам на месте глаз.
Мы шли - и злобно шипела на ухо Смерть:
–Ты хочешь, чтобы это было твоим?!
Я споткнулся и упал носом в мятую траву. Вся человеческая грязь не потрясла меня так, как, наверное, надеялась Смерть. Я не маленький и не слепой, знаю. Но волшебник для того и рожден - чтобы сделать мир чуточку лучше.
–Устал? - злорадно захихикала Она. - А теперь я покажу тебе то, что ты получишь, если не согласишься добровольно идти за мною.
Она снова схватила меня за руку и опять потащила за собой. На этот раз мы пришли почти сразу же. Смерть подтолкнула меня к краю, и я заглянул туда, за край, с головокружительной высоты. И увидел я там…
ПУСТОТУ
Бездна пустоты затягивала, и нельзя было оторвать от нее взгляда. Долго я смотрел туда - вниз, если бы там был низ, и боль этой пустоты переворачивалась внутри, если бы там была боль…
–Вот оно, мое настоящее царство! - прошептала Смерть, зачарованно глядя туда, и неизбывная тоска сквозила в Ее хрипловатом голосе. Жадно вглядывалась Она в ПУСТОТУ. - Вот то, что получит каждый из вас… то, к чему я стремлюсь… то, чего я не могу получить, пока вы все живете… Вот оно, блаженство и мука Смерти…
Я посмотрел на Нее и увидел одинокую слезу где-то в далекой глубине черных пустых глаз, одинокую, как первая звезда в светлом еще небе, как луна среди незаметных звезд, как небо над неохватной взглядом землей, как земля в безлюдных просторах космоса, как вселенная в сердце идущего на эшафот…
И что-то дрогнуло.
–Идешь со мной? - глухо спросила Она.
–Нет.
–Ну, тогда прощай! Может, встретимся - после конца света! - Смерть сильно, невообразимо сильно толкнула меня, и я, вдруг задохнувшись, кинулся вниз.
"Я не могу умереть! - подумал я лихорадочно. - Еще не могу! Я не сделал свое дело!"
И маленький волшебный ветерок, просвистев у лица, подхватил меня и стал поднимать, уносясь дальше и дальше от бездны.
Смерть неподвижно стояла, устремившись вперед, в пустоту. Но продолжала стоять на краю - то, чего Она хотела, не было Ей дано: Ее дело тоже не было сделано…
В тоске я вскочил с сундука. Этот чертов диплом - как смертный приговор! Чтобы уйти отсюда и начать колдовать так, как хочу, я должен доказать, что колдовать так нельзя и не имею права! Что за бред?!
Потом сел, схватил перо и положил перед собой чистый лист пергамента. Пока я писал, меня корчило от отвращения.
"Такой литературный прием как фантастика известен давно. Начинается он с гиперболы и гротеска. Вообще любой прием, в том числе и исследуемый, призван создавать большую убедительность излагаемого (подумать о литературе как игре со своими правилами, аллюзии, цитаты), воздействуя на эмоциональную сферу читателя, его воображение, фантазию.