«Страж» уже загружает неуклюжий наземный транспортник. Он перевозит химикаты для аккумуляторов и магнитные катушки, осмиевые кожухи и стальные коробы – это происходит семь раз в сутки, и будет происходить каждый день, пока Галактика не исчезнет. Все перечисленное – материалы, необходимые для изготовления блоков питания лазганов. Боеприпасы, произведенные на Энтуруме, снабжают армии Императора по всему сектору. Я всего лишь мелкий винтик в этом процессе, который может быть без труда заменен в момент, когда более не сможет выполнять свой долг, но я – компетентен, и служу Императору изо всех своих ограниченных сил.
Одним касанием я передаю обновленные манифесты со своего инфопланшета центральному когитатору. В конечном итоге результаты нашей работы предстанут перед смотрителем Механикус, магосом Гулдом, ответственным за комплекс мануфакторума. Мигающее сообщение указывает, что мы на двадцать семь минут опаздываем с графиком нашей следующей отправки, и что я, как супервайзер, несу за это прямую ответственность.
«Процент ваших еженедельных рационов вычитается. Блаженны те, кто служат Императору телом и душой!..».
– Давай разгрузим эти ящики! – кричу я пилоту «Стража», не обращая внимания на головную боль. – Вы трое, – указываю я на монозадачных сервиторов, стоящих рядом. – Кожухи и нити накаливания на конвейер Гамма-426, плазменные ячейки – на Ро-86 и Дельта-281 для заполнения!
– Принято, – оступаясь, машины синхронно и с грохотом приступают к выполнению своей задачи.
Я глубоко вздыхаю – настолько глубоко, что чувствую, словно бы моя грудь вот-вот лопнет. Все здесь работают восемнадцатичасовые смены, и я не могу вспомнить, когда в последний раз спал больше нескольких часов. Мы работаем на износ, но все еще не можем выполнить нашу дневную норму.
Это все из-за исчезновений.
На этом глупом термине местные сотрудники правоохранительных органов настаивали при ежедневных обходах. Они опрашивали нас о людях, которые пропали без вести или, как получалось чаще всего, были найдены мертвыми, изуродованными или еще что еще похуже.
Исчезновения…
Термин, казалось, подразумевал, что эти люди просто пропали – как моя мама. Правда же была гораздо зловещей. Я чувствовал это.
– Джейсен, я слышал, мы снова отстаем от ежедневной нормы.
Я оборачиваюсь, и вижу Тобина. Тобин. Старый-добрый Тобин. Его впалые глаза налиты кровью, чем сильно напоминают мои. Мы начали работать в мануфакторуме в одном возрасте, и оба были сиротами.
– Мы отстали совсем немного, – лгу я. В самом деле, согласно прогнозам, мы не выполним нашу дневную норму примерно на тридцать два процента, что значительно превышает допустимый порог.
Тобин опять смотрит на меня, и, клянусь Императором, он выглядит скверно. Я могу только представить, как выгляжу сам – я старательно избегал зеркал.
– Как держишься? – спрашивает он.
– Терпимо, – говорю я сквозь зевок. – А ты?
Я слышу тихий стук вдали – несколько рабочих оторвались от разгрузки, но лишь на мгновение. Это все, что мы можем себе позволить.
Тобин вскинул бровь и тихо спросил:
– Да кому ты рассказываешь… Как далеко мы отстали в самом деле?
Я снова проверяю свой инфопланшет и протираю глаза. Я весь день боролся с головной болью, но сейчас она подкашивает мое зрение.
– Нам нужно настоящее чудо, чтобы выполнить норму.
Тобин безрадостно смеется ответ:
– В улье Праксис чудес не бывает.
– Майра рассказала мне о слепом нищем у собора. Ты же знаешь? Гюрин Манск, старый гвардеец?
– Да, а что с ним?
– Похоже, он вновь обрел зрение. Говорил, будто бы ему снился ангел, – я позволил себе слабую улыбку. – Звучит, как настоящее чудо.
Тобин ничего не ответил. Он посмотрел на меня странным взглядом, и, наконец, заговорил:
– Разве ты не слышал?
– Слышал… что?
– Он умер.
Я замер. Слепой гвардеец просил милостыню на углу собора с самого моего детства, и я вижу его каждый день по дороге на мануфакторум. Я продираюсь сквозь размытые пятна воспоминаний, и понимаю, что не могу вспомнить, видел ли я Старого Гюрина последние несколько дней.
– Что случилось? – нерешительно спрашиваю я у Тобина, но что-то в выражении его лица говорит мне, что я не захочу узнать правду.
– Я не видел, что произошло, просто слышал об этом, – медленно говорит Тобин. – Люди говорили, что он носился по улице, выцарапывая свои глаза, и вопил, что кого-то убил. Что-то в таком духе, – мой товарищ осекся, сделав паузу. – А потом бросился под машину.
– Гюрин не был убийцей, – твердо возразил ему я. – Он не был безумцем.