Выдержки у немецких солдат хватило ненадолго. Под напором наших цепей они все ближе прижимались к селу. Но вот мы ворвались и в их окопы. Видим, стоят три противотанковые пушки. Их расчеты не успели сделать ни одного выстрела: орудия чистенькие. К одной из этих пушек подбежал лейтенант Кравцун с двумя бойцами. Они втроем повернули орудие на немцев. Кравцун сам заряжал и наводил пушку, посылая снаряд за снарядом по скоплению немцев. Работал он весело, возбужденно покрикивая. Нашлись хозяева и для других пушек. Видно, здорово торопились немцы, если не успели вынуть замки.
Вскоре мы углубились в лесистые горы и, заняв один из гребней, окопались на его склонах. Противник ограничивается методическим, беспокоящим огнем из орудий и минометов. Затем позади нас в небе повис воздушный шар — «колбаса», как его называют солдаты. С шара ведет наблюдение командир дивизии или один из офицеров штаба. Вокруг шара белыми облачками вспыхивают разрывы шрапнели. В небе кружат наши истребители, охраняя шар от внезапного удара с воздуха.
Ночью полил дождь. Темень непроглядная. В окопах вода. Орудуя лопатами, нам приходится спускать ее в колодцы, а на дно окопов настилать хворосту, чтобы, сидя на нем, хоть малость подремать. Уже вторые сутки, как в окопы не могут доставить горячую пищу. По телефону сообщили, что старшина еще пополудни отбыл к нам на вьючных ослах, нагруженных термосами. Но в роту они не прибыли. А вскоре порвалась и телефонная связь. Бойцы погрызли последние сухари, выкурили последние щепотки махорки. Все промокли до нитки, было очень зябко. Я опасаюсь, как бы не навестила меня застарелая лихорадка. Она всегда заявлялась в пору осенних или весенних дождей. Но ее появление сейчас было бы подобно смерти. К счастью, и малярии, видно, не до меня.
Под защитой огромного ветвистого дуба, поваленного бурей, находится наблюдательный пункт роты. Телефонисты отправились исправлять порванный провод. С двумя котелками в руках появился Кравцун.
— Ай, старшина прибыл? — спрашиваю я.
— Нет, дополнительный паек. Надо же подкреипться, пока где-то блуждает старшина.
— Дополнительный паек?
— Все расскажу, — пообещал Кравцун, принимаясь уписывать кашу.
— Прошу с ложкой к котелку, — и он расхохотался.
Я глотал не совсем проваренную еще теплую кашу и выпытывал:
— Ты опять выкинул коленце?
— Если б не так, откуда бы взяться этой каше, — согласился он спокойно.
Оказывается, вот что было. Между нами и немцами по дну ущелья протекает речушка, быстрая и шумливая, как все горные потоки. За ущельем небольшое плато, которое занимают немцы. Своим выступом оно упирается в речку, поворачивая ее на запад так, что, обойдя выступ, она течет прямо в немецкий тыл. Взяв с собой двух солдат и отлично говорившего по-немецки сержанта Полищука, Кравцун и направился к противнику. Группа шла по речке, под ее шумок, и вышла в тыл к немцам, где под отвесной каменной стеной шла раздача пищи с походной кухни. Измученные непрерывными боями, вымокшие и подвыпившие немцы и не подозревали, что среди них находятся советские солдаты. А наши ребята не только получили кашу и трофейные котелки, заодно из-под носа повара унесли и кастрюлю с мясом. Выпроводив солдат с добычей за выступ, Кравцун с Полищуком вернулись к кухне и несколько гранат метнули в самую гущу немцев. Пока те опомнились, смельчаки уже скрылись. Верно, мы тут слышали взрывы. Но мало ли на войне всяких взрывов? А через несколько минут Кравцун уже сидел возле меня и уплетал немецкую кашу.
— Знаешь, за такое сумасбродство тебе голову снести мало, — вскипел я. — А не подумал, что мог в ловушку попасть и людей погубить?
— Как же, не думал. А разве изо дня в день мы не можем попасть в ловушку, когда поднимаемся в атаку! — возразил Кравцун. — Впрочем, если растеряться, можно и в ловушку угодить. Но у нас же гранаты с автоматами.
Зазуммерил телефон: связисты звонили с линии. Вскоре они и сами прибыли на НП с тяжелыми термосами. Оказалось, старшину и писаря, шедших по телефонной линии, убило миной. Там же была разорвана и линия связи. Соединив провод и забрав с убитых ослов термосы и фляги, телефонисты направились в роту. Как ни было жаль старшину и писаря, все же сейчас в моей душе преобладало иное чувство, чувство неуверенности в Кравцуне. Авантюрист несчастный! Позвонил комбату, доложил обстановку, а также о гибели старшины с писарем и о прибытии обеда. Затем рассказал о проступке Кравцуна и повинился, что не доглядел.
— Эх, молодцы вы липовые. Кравцун и не на такое способен! — сказал комбат, и мне показалось, что в его голосе прозвучала нотка восхищения, может быть, смелостью поступка, хотя он и погрозил: — Передайте Кравцуну, что требую от него не выкидывать мне фортели в будущем, под суд отдам! — и тут же сказал, чтобы «шуму не поднимать». Комбат уточнил местонахождение немецкой кухни. Через несколько минут наши минометы обстреляли обратные скаты плато. Немцы молчали. Дождь не унимался, и всю ночь царил покой.