Не могу умолчать о единственном грехе своем — с бабой связанном. После того с женским полом и не якшался. Все из-за проклятого муллы Терентея получилось. В силки его, хитроумно расставленные, попал. В общем, Коткуя, с которой баловался я в юности, жила в ауле Куркале. Когда связался с ней, тогда и узнал, что она свояченица Терентея. Однажды Коткуя потребовала узаконить брак, а мулла поддержал ее. Мне пригрозил. Мол, раззвоню на всю округу про блуд мой. Так и заплясал я под дудку муллы. А потом эта потаскуха родила мальчугана, которого Коткуем назвали. Пришлось от слухов откупаться, содержать бабенку. Вроде алиментов платил ей. Плюнул бы я на это дело, да у муллы свидетельство о нашем браке было. Фальшивое, конечно, с печатью липовой. Ее мулла сам и вырезал из корня кувшинки. Вот и попробуй выпутайся!
Коткуя да мошенник Терентей не пухли с голодухи, жили как у аллаха за пазухой. А я из-за них босой ходил. Из-за них и грешен перед обществом. Долго содержал их.
Теперь, Гуль-Вакига, все заботы по хозяйству на твоих плечах. Им не привыкать поклажу нести, женщина ты расторопная. Только не доверяй этому мошеннику Терентею. Подлый человек!
Поминки не справляй. Вредный это обычай. Пить много стали на поминках. Муллу же на порог не пускай. И Коткую, и Коткуя тоже. Не умеют они честным трудом жить.
Мои законные наследники жена Гуль-Вакига, сын Ташкет, дочь Гуль-Кафия! Все, что накопил я — ваше. Ташкету — сапоги охотничьи и брюки, Гуль-Кафии на память — моя любимая подушка.
Тебе, Гуль-Вакига, все остальное. Корову оставь, молоко пей. Телку продай, ходить тебе тяжеловато за ней. А нетеля оставь. Продай и двух овец из пяти. Тебе и трех хватит.
Никто мне не должен. Денежные сбережения мои от продажи телки, козы, овец и пушнины — в шапке (это, помнишь, в виде премии дали мне), между кожаным верхом и подкладкой. А шапка в рукаве старого тулупа. Только осторожней — там капкан для крыс.
Гуль-Вакига! Подлинный экземпляр моей родословной с полным генеалогическим деревом находится у Буканшина. Ее, наверняка, опубликуют в каком-либо журнале. А может, и отдельно издадут.
Если тут слова встретила незнакомые, к мулле не ходи. Он сам не знает ничего. Пустая голова.
Не плачь, на том свете меня на сковородку не посадят. Грехи на земле искупил. А ежели что, так я и там сумею схитрить. Как начнут дознаваться, возьму да и свалю грехи на муллу Терентея. Он выдюжит.
Прощай, Гуль-Вакига!
Твой законный муж Габду-Аль-Хам, сын Аль-Хамов».
Перевод А. Козлова.
ВОЗМУЩЕНИЕ КЫЗМИТДИНОВА
Кызмитдинов давно поджидал случая встретиться и поболтать со свояком Саптияровым.
Сегодня и предоставился ему такой момент — Саптияров сам из Уфы проездом пожаловал. И пока жена жарила в духовке гуся, Кызмитдинов не преминул поделиться со свояком тяжкими своими горестями.
Выставив на стол поллитровку, отливавшую зеленоватым светом, слегка гнусавя, заговорил:
— Эх, свояк, ну какие тут условия… Понимаешь, комнатка — что сени. Тесная. Впереди — парты. Сзади — классная доска. Дети лодыри, учатся из рук вон плохо. Объясняешь урок — не слушают… Ну, давай, поднимем по первой, потом покалякаем. Вот, огурчика спробуй, сам мариновал… Только ты того, не болтай там, про поллитру, знаю, слаб ты на язык. Понимаешь, нет условий. Однажды пишу на доске тему сочинения. Ну и ладушки. Написали. Я проверяю. Пишет один: «Мой старший брат работает на целине. Он передовой тракторист. Трудится хорошо, поэтому его наградили Почетной грамотой…» Понимаешь… Ну, еще по одной. Эх, хороша! Как по маслу прошла… Та-а-ак… Эй, жена! Будешь в районе — не сболтни, как мы тут того… По маленькой… С гусем-то поспеши!
— Понимаешь, свояк… Это сочинение на подозрения меня навело. Вроде бы в смысле грамматики все верно. Ошибок нет, запятые на месте. Стоп, говорю себе, тут что-то не так. Иду к родителям пацана, и оказывается, у них и в помине нет целинников! Никто трактористом не работает! Так разве можно писать неправду? Лгать? В таком возрасте? Нельзя! Кто же из него вырастет, а? Я и влепил ему двойку.
— …Нет условий, свояк. Вот однажды я с одной… Эта, как ее, физику у нас преподает… А-а, Гуль-Сарваръямал! Ну, идем мы через реку. Лед тонкий, понимаешь, трещит. Что? Любовница? Т-с-с! Когда жена рядом, не задавай такого глупого вопроса. Ну и язык у тебя. Слов не держит, это я знаю… Дома жене черт знает что наговоришь… Потом? А, что потом, известно. Лед тонкий, а у Гуль-Сарваръямал груди велики… Понимаешь… Лед трещит, а ей хоть бы что. Хохочет, заливается…