-Могу сказать одно,-заметил граф,-может быть в жилах Керби и не течет голубая кровь но он из очень хорошей семьи и вполне может сойти за джентльмена.
Глава 3
— Он и есть джентльмен! — твердо заявила графиня. — А если он немного эксцентричен, точнее экстравагантен, то это объясняется тем, что он очень долго жил на Востоке, и ни в коей мере не умаляет его достоинств, как будущего зятя.
— Вы хотите сказать?.. — недоверчиво начал граф.
— Я видела, как он смотрел на Джессика вчера за обедом, — пояснила графиня. — Я думаю, Дэвид, что перед отъездом он попросит ее руки.
— Но в этом случае Джессика придется жить за границей! — воскликнул граф. — Мне говорили, что у Керби огромные владения в Малайе.
— С тех пор, как десять лет тому назад открыли Суэцкий канал, — ответила графиня, — уже не требуется много времени, чтобы добраться до восточных колоний. Только на прошлой неделе лорд Эвон рассказывал, что до Индии можно теперь доплыть за двадцать пять дней!— Он, безусловно, вполне представительный молодой человек, — медленно произнес граф, и было ясно, что говорил он вовсе не о лорде Эвоне.
— Лично я нахожу его обворожительным, — заметила графиня.
В лице матери Джессика мистер Керби, несомненно, обрел надежного союзника. Разве можно было устоять перед его дерзкой и мужественной улыбкой, которая во все времена обладала неизъяснимой притягательностью для женщин?
Если представительницы слабого пола легко становились жертвами его обаяния, то у мужчин он пользовался популярностью, как непревзойденный спортсмен.
Свойственный ему шарм заставлял многих ревнивых мужей стискивать зубы, но его такт и манеры были безупречны. Появление в Олдеберн-парке такой яркой, исполненной жизненной энергии личности, как Максимус Керби, казалось дуновением свежего ветра.
Он купил не только лучших графских лошадей; к большой радости графа, он приобрел также несколько картин, лакированный шкафчик времен королевы Анны и множество книг из библиотеки, в которые граф не заглядывал ни разу с тех пор, как унаследовал титул и поместья.
Лишь Изабелла после того, как он уехал, с ужасом оглядывала пустые книжные полки, понимая, что снова заполнить их им уже никогда не удастся.
Именно к Изабелле, сидящей на противоположном конце стола, и обратилась Джессика , надеясь найти поддержку.
— Ты же знаешь, Изабелла, я не могу… выйти замуж, — жалобно, по-детски заговорила она. Ее глаза были полны слез, губы дрожали. — Заставь же папу понять, что я… не люблю мужчин. Я… боюсь их.
— Но мистер Керби не такой, как все, — ответила Изабелла. — Вспомни, как он был добр с тобой, он подарил тебе замечательных длиннохвостых попугайчиков, и я уверена, что в Сингапуре ты сможешь держать у себя дома множество прелестных экзотических птиц. Ты только подумай, как это будет восхитительно!
— Я хочу, чтобы эти птички были у меня… здесь, — сказала Джессика.
— Здесь для них слишком холодно, они умрут. Даже эти бедные попугайчики все время дрожат, как бы близко к камину мы ни ставили их клетку.
Изабелла говорила твердым голосом, пытаясь убедить сестру. Но Джессика , уставившаяся на нее широко раскрытыми глазами, казалась воплощением безысходного отчаяния.
Она была одной из немногих, кто спокойно смотрел прямо в лицо Изабелле. Вероятно, это объяснялось тем, что Джессика была слишком поглощена собой, и просто не обращала внимания на то, как выглядит ее сестра.
Даже постороннему взгляду было заметно, что граф, разговаривая со старшей дочерью, всегда опускал глаза.
Изабелла уже привыкла, что люди, обращаясь к ней, смотрят в сторону. В двадцать один год она смирилась с мыслью, что никогда не выйдет замуж. Но в то же время ей было больно слышать, как Джессика которая была так красива, постоянно повторяла, что она боится мужчин.
Изабелла же редко предоставлялась возможность беседовать с кем-нибудь из мужчин, помимо ее отца и слуг. С раннего детства она страдала кожным заболеванием, в результате которого ее лицо, руки и ноги были покрыты безобразными струпьями. Ей нетрудно было спрятать под одеждой запястья и ноги, кожа на которых временами была содрана почти до мяса, но обезображенной верхней губы и красных шелушащихся пятен, которые покрывали ее лоб и подбородок, скрыть было нельзя.
Сначала доктора, которым ее показывала графиня, заявляли, что это обычные явления, свойственные подростковому периоду.