Где люди?! А был ли кто-то ещё в вагоне, кроме нас и типа напротив, когда я заметила странного «зайца»?
А в поезде?
А в мире — вообще?..
— Ейш? — сдавленно позвала я.
— Не лезь! — рявкнул он коротко, зло, каким-то жутким чужим голосом и вскочил с места.
Электрический треск. Темноту и страх слепоты разрезали длинные искры, но осветили они только себя — не разобрать, что происходит. Звуки ударов, сдавленный вскрик — чей?
Вспомнив о телефоне, я подалась вперёд — но тут же отказалась от идеи поисков в темноте. Да и Ейш сказал, и тот тип с ножом…
Рядом что-то забилось, я опять испуганно вскрикнула — и только потом осознала, что это кот беснуется в переноске. В сосредоточенном молчании, словно занятый важным делом. Нащупав рюкзак, я потянула молнию. По рукам скользнуло горячее, шерстяное, заставив вновь дёрнуться от неожиданности, и темноту разрезал истошный, яростный кошачий вой. На помощь Васька рвался вполне осознанно.
Глухой хруст, звон осыпающегося стекла. Плач и скрежет металла, сминаемого чудовищной силой. Сдавленный звук, похожий на стон.
А я? Чем я могу помочь? Посветить телефоном?! Дура!
Вжимаясь в угол, я слепо таращилась в темноту и пыталась хоть что-то понять из звуков странной драки, происходящей на расстоянии вытянутой руки. Это походило на страшный квест, на который меня как-то затащила сестра, только — по-настоящему.
От страха не получалось даже визжать.
Боевой вопль Васьки где-то под самыми ногами заставил вновь дёрнуться. Я опять нашарила переноску, схватилась за ноутбук — и замерла, понимая, что он бесполезен.
Но ведь я могу и без него? Хотя бы попробовать...
Попытка вспомнить уроки Ейша и разглядеть, пусть и сквозь темноту, того, с кем он дрался, сначала напугала ещё больше: перед глазами поплыли зловещие тёмно-багровые пятна.
Опять резануло скрежетом и подобием стона, из вагона дохнуло запахом пыли и железа, заставившим с ужасом вспомнить про кровь. Я стиснула зубы и кулаки, глубоко вздохнула и заставила себя повторить. Потом ещё раз. И ещё.
Это была очень странная галлюцинация. В непроглядной черноте тянулись толстые, расплывающиеся в кляксы жгуты, похожие на отсветы далёкого пожара на ночном небе.
Потом зрение перестроилось — точно как со стереограммами, когда в один момент из мешанины пятен вдруг проступает объёмная картина, — и болезненная пульсация красного перед глазами налилась оттенками и обрела форму.
Оно походило на жирного многоногого спрута. Сердцевина находилась в нескольких метрах дальше по вагону, а щупальца тянулись по стенам изломанными линиями. Где-то в этой бесформенной густоте металась слабо-зелёная человеческая фигура. Вокруг висели в воздухе, понемногу истаивая, отдельные клочья — наверное, результат действий Кощея, который медленно, но упорно пытался разорвать противника на части.
Этот кроваво-грязный клубок вызвал отвращение всем своим видом — острое, до тошноты. Невыносимо, противоестественно мерзкое, копошащееся, оно не должно было, не могло существовать. И уж тем более оно не имело права причинять боль тому, кого я люблю!
Отвращение и глухая злость захлестнули, смывая страх. А в следующее мгновение голова взорвалась болью, и мир померк.
Пробуждение оказалось отвратительным: мои нос и губы тёрли вонючим мокрым наждаком. Понадобилось некоторое время, чтобы понять, что происходит, и оттолкнуть кота.
— Фу, Васька, какая гадость! — хрипло прокаркала я, пытаясь сообразить, что не так в окружающем мире, кроме неожиданных котячьих нежностей.
Голова трещала так, как ни одному похмелью и мигрени не снилось, и напрочь отказывалась работать. Но даже такое состояние не помешало осознать, что я не просто лежу, а лежу в одежде и на полу. Очень грязном полу, точно не дома.
На меня напала гопота в подворотне?..
— Вась, да уйди, фу! Ты на помойке что-то сожрал? — пробормотала я, вновь отпихивая настырного кота.
Понимая, что хвостатый будильник не отвяжется — погодите, а как Василий оказался в подворотне вместе со мной и гопниками? — я нащупала обеими руками землю и осторожно попыталась приподняться. В голове пульсировало, но она не кружилась. Разлепить веки оказалось труднее, они ссохлись под какой-то непонятной коркой, а трогать глаза такими грязными руками не стоило.
Когда удалось прозреть, я с трудом сфокусировала взгляд на странной скамейке прямо перед носом. Моргнула пару раз, пытаясь понять, что она напоминает — такое очень знакомое и простое.