— Вот, в этом стекле?
— Ага, ага. Смотрите.
Еще несколько загадочных для Анны манипуляций — и в приборе засияли лампы. В широкой части стеклянного конуса появился свет. Неяркий луч возник в горловине груши и уперся в стеклянное дно. Мистер Питерс, поглядывая на него, повернул ручку. Неяркий луч резко дернулся в сторону, он стал колебаться быстрее, быстрее — и его словно не стало. Бегая по стеклянному дну груши, его световое пятно сначала выписало несколько кривых линий, затем все слилось в дрожащий световой туман. На стеклянном дне образовался светлый прямоугольник. По нему что-то плыло, какие-то неясные очертания, какие-то тени. Все это дрожало и колебалось.
Анна не отводила глаз. Вьющиеся черные пряди ее волос упало ей на лоб, но она не замечала этого. Странное зрелище было перед ней.
Тени и неясные очертания, которые плавали в прямоугольнике, замерли. Вот, посередине прямоугольника Анна узнала знакомые черты генератора, что стоял в лаборатории. Так, так, так, вот и искры, что слетают с антенны… За генератором видны были закрытые двери. Вот стол, на нем в лаборатории они облучали кур и цыплят… Действительно, это пустая лаборатория, где они несколько минут назад были, разговаривали, откуда они пошли сюда… Изображение светилось ровным оранжевым светом, оно было небольшое — всего сантиметров десять высотой и сантиметров пятнадцать в ширину. Но, даром что этот размер был небольшой, все вещи, все черты были видны четко и ярко. Изображение слегка дрожало, время от времени по нему пробегали какие-то тени — словно облачка. Анна пристально всматривалась, словно зачарованная. Ее глаза заметили на столе перед генератором недокуренную сигарету. Анна всплеснула удивленно руками:
— Слушайте, это же… это я не знаю что… да вы просто волшебник, Мистер Питерс… да нет, мне грезится… этого не может быть!
— Если вы видите, значит, может быть, — резонно ответил ей Мистер Питерс. — Ничего удивительного. Просто — сеанс телевидения, видение радио на расстоянии. Новое здесь — разве что усовершенствованная конструкция, да еще и то обстоятельство, что вещи, которые мы с вами видим, никто специально не освещает. Это, так называемое, простое телевидение.
Он пытался говорить спокойно, словно и вправду все это было вполне обычным явлением. Он и сам был в восторге от своего нового аппарата, который давал такой блестящий эффект.
— Но — как же все это получается? Чтобы видеть то, что делается там… не понимаю… — грустно сказала Анна.
Мистер Питерс рассмеялся: столько удивления было в голосе Анны.
— Знаете что, — предложил он, — сейчас в лаборатории никого нет. Давайте, я пока попробую объяснить вам все это. Хотите?
Анна обрадованно согласилась — и Мистер Питерс начал, посматривая на светлое изображение в прямоугольнике.
— Вам приходилось, Аннушка, видеть различные рисунки в журналах и газетах? Замечали ли вы, как именно сделаны эти рисунки? Обращали ли вы когда-нибудь внимание на то, что рисунки эти не сплошные, а составлены из отдельных точек или даже квадратиков? Присмотритесь — и вы в этом убедитесь. Каждый рисунок обычной, черно-белой, печати составлен из черных и белых точек, скажем иначе — из черных и белых элементов. Если вы смотрите на изображение, на такой рисунок, не присматриваясь, то вы не замечаете этих точек, этих элементов. Они все сливаются для глаз в сплошной рисунок — так воспринимает их наш глаз.
— А на фотографиях — там нет этих точек, там и вправду сплошное изображение, — заметила Анна.
— Практически так, — улыбнулся Мистер Питерс, — но должен вас разочаровать, потому что фотография так же состоит из отдельных светлых и темных точек, элементов. Только это еще более незаметно для нашего глаза, потому что фотографические элементы совсем микроскопические.
— Вот как… — проговорила Анна.
— Так, так. Вот, каждое изображение, каждый рисунок можно разбить на определенное количество таких точек или элементов нужной нам величины. Мы можем разбить изображение на большие элементы, на квадратики — и тогда этот рисунок покажется нам грубым, некрасивым. Разобьем на большее количество элементов, но соответственно уменьшим эти элементы — и глаз воспримет такой рисунок, как красивый, тонко сделанный.
— Хорошо. Но при чем здесь радио?
— А вот при чем. Моя установка там, в лаборатории, с помощью особого диска разбивает все, что находится перед ее объективом, на отдельные элементы. На маленькие светлые и темные пятна, точки. Не сразу, а постепенно. Диск быстро вращается — и во время каждого вращения выхватывает из общего изображения только отдельную точку. В зависимости от этого генератор, связанный с прибором, пересылает нам сюда сильный или слабый импульс колебаний: светлая точка — сильный импульс, слабая, темная точка — и импульс слабый. Понимаете?