С другого конца аллеи доносятся звуки шагов и голоса. Кто-то услышал, как мы ругались.
Я запрыгиваю на крышу, скользя по ним, пока не достигаю стен и улетаю, не боясь, что меня увидят люди.
Но чувство вины о том, что я сделала с Реном, и запоздалое чувство страха о том, что что-то не так, следует за мной всю дорогу до дома.
МЕНЯ БУДИТ СОЛНЦЕ, НО ОТ РАСТЕРЯННОСТИ И ТРЕВОЖНЫХ СНОВИДЕНИЙ Я ЧУВСТВУЮ ХОЛОД.
Больше ничего не имеет смысла. Рен презирает меня. Я не могу поверить, что снова ужалила его. Мне бы хотелось, чтобы был способ заставить его понять, что мы спасаем девочек, а не причиняем им вред.
Я поднимаюсь с постели, но мои ноги как желе. Я должна рассказать Отцу о Рене и попросить у него прощения. Может быть, у него будет идея, как убедить Рена, что наша миссия хорошая. Я уверена, что он захочет помочь, если поймет. Он ненавидит колдуна, так же как и мы.
Если бы я только могла рассказать Отцу о Бату, моем каменном драконе, но я убираю эту мысль в сторону. Даже если бы это не было невозможным из-за кровной клятвы, моя дружба с драконом это не то, что может поставить под угрозу нашу миссию. А вот осведомленность Рена, оставленная без контроля, определенно может.
Я на цыпочках захожу в дом, но Отца нет на своем обычном месте у огня.
Пиппа скулит в углу, умоляя выпустить ее на улицу. Ей нравится гоняться за курами. Я открываю дверь, и она направляется во двор. Я иду за ней, но на улице Отца тоже нет. Он, должно быть, работает в лаборатории. От моего прикосновения дверь башни со скрипом открывается, но больше никаких звуков нет. Я поднимаю дверь вниз, чтобы открыть ее своими когтями и спускаюсь по лестнице. Комната темная и пустая. Неужели он ушел на прогулку? Мне придется ждать, пока он не вернется.
Я дрожу от прохлады ящиков Отца, которые он хранит здесь. Теперь их гораздо больше, что делает комнату еще холодней, чем какой я ее помню. Что он во всех них хранит? Он что готовит армию куриц с козьими лапами, чтобы уничтожить колдуна? Я вспоминаю запертый ящик. Я не могу быть уверенной, что я видела, но это было очень странно. Из любопытства я открываю крышку ближайшего ящика, еще больше куриц ожидающих, когда их оживят. В следующем хранится большая сова; ее пустые похожие на бусины глаза смотрят на меня, и я быстро закрываю крышку. В следующем еще более странная вещь – огромные закругленные когти. Как гигантская версия моих.
Я дохожу до четвертого ящика, на том же месте где стоял закрытый ящик. Мои ладони влажные от пота и я вытираю их о свое платье. У меня нет причин бояться этого ящика. Там просто другие части для опытов Отца. Там больше ничего и не может быть.
Меня это не утешает, и мое сердце в груди отстукивает ритм стаккато. Я кладу руки на крышку холодного ящика и резко открываю его. Я взвизгиваю, прикрывая рот руками. Внутри лежит больная девочка, чью смерть я ускорила своим ядом. Ее руки скрещены на груди, как будто она пытается согреться во сне. То, что я видела, это была рука, выскользнувшая из ящика.
На меня обрушивается паника. Отец сказал, что отправил ее с Дэреллом в Белладому. Как она вернулась сюда? Неужели Дэрелл вернул ее по какой-то невообразимой причине? Что еще более важно, почему Отец не рассказал мне?
Мне в голову приходит другое тело. Фаун, которого Пиппа откопала в моем саду. По мне ползет холодок от макушки головы до кончика хвоста. Я знаю, почему он хранил тело своего друга фауна, но почему он хранит ее тело? Он хранит только тела для частей в ящиках…
А мое тело, когда он впервые нашел его? Он меня тоже когда-то хранил в своем ящике?
– Кимера? Голос Отца разносится по лестнице, и мое сердце подпрыгивает до горла. Мои ладони продолжают потеть, не смотря на температуру, когда я роняю крышку на ящик с девочкой.
– Я внизу, Отец, – говорю я, сохраняя спокойный голос. Я отчаянно хочу спросить его о девочке, но страх не отпускает меня. Отец не хотел, чтобы я знала. Если бы хотел, то сказал бы. Он скрыл это от меня не без причины. Но что за причина это могла бы быть?
– Что ты делаешь? – он хмурится. Я меняю цвет глаз на голубой и улыбаюсь ему дрожащими губами.
– Ищу тебя. Мне нужно поговорить с тобой. – Несмотря на шок от того что я нашла девочку, я не забыла зачем изначально я искала его.
– Конечно, дорогая. Пойдем, сядем у огня. – Он берет меня за руку и начинает вести вверх по лестнице. Он не хочет, чтобы я находилась у него в лаборатории? Сейчас я чувствую, что меня здесь менее радушно принимают, чем когда я наблюдала, как он делает новую курицу.
– Подожди, говорю я, выдергивая свою руку из его. Я делаю глубокий вздох и готовлюсь к гневу Отца.
– Я открыла холодные ящики. Я видела ее. Почему та девочка, которая умерла, до сих пор здесь? Почему ты не рассказал мне?
За секунду, лицо Отца превращается в злую маску, но она исчезает раньше, чем я успеваю моргнуть.
– Ты не должна здесь играть. Здесь есть опасные, могущественные вещи. Я бы не хотел, чтобы ты случайно поранилась.
Его прохладные пальцы хватают меня за плечо, излучая онемение в сторону моей головы.
– Девочка здесь на случай, если тебе понадобятся запасные части тела. Но ты забудешь все об этом.
– Но я… – Я всеми силами пытаюсь удержать нить разговора, но она ускользает из моей головы как угорь через реку. Из-за чего я так была взволнована секунду назад? Я бросаю взгляд вниз на лестницу, пока отец ведет меня из башни. Обычные ящики, каменный стол, и полки заставленные множеством отвратительных банок находятся на своих местах, как и должны.
Беспокоящее чувство, что я что-то упустила, следует за мной с каждым шагом из лаборатории. В расстройстве я сжимаю свои руки, но Отец не отпускает меня. Если бы только я могла просто вернуться обратно вниз по этой лестнице я могла бы вспомнить почему.
Когда мы садимся в свои обычные кресла, Отец прочищает горло.
– Сейчас о чем ты хотела поговорить со мной?
Я, возможно, не помню, почему была так расстроена в лаборатории, но я знаю, почему искала Отца: рассказать ему о Рене. Мои руки так сильно сцеплены на коленках, что кончики пальцев побелели.
– Я хочу кое в чем признаться, – начинаю я. – Тебе это не понравится.
Отец поднимает бровь.
– Это не оптимистичное начало.
Я сглатываю.
– Я говорила с тем мальчиком. Много раз.
Лицо Отца бледнеет, затем становится таким же красным как мои розы.
– Ты что? – он хватается руками за подлокотники кресла так крепко, что я боюсь, что он вырвет набивку. – Ты ослушалась меня?
Мое лицо теперь сочетается по цвету с его.
– Прости, Отец. Я не намеревалась ослушаться тебя, но он был настойчивый, а мне было любопытно. Я не удержалась. Мне не с кем поговорить, когда я хожу в Брайер. Мне совсем не с кем поговорить кроме тебя, думаю я, но удерживаюсь от высказывания. Отец держал меня взаперти как сказочную принцессу, спрятанную в своей башне, одну, не знающую ничего об окружающем мире. Но, как и она, я не могла устоять перед желанием вырваться на свободу.
– Ты не разговариваешь с людьми в Брайере, потому что предполагается, что ты тайно забираешь их девочек из города! – Отец вскакивает и начинает ходить по комнате. Это не сулит ничего хорошего. Он еще даже не слышал самого худшего.
– Есть еще кое-что.
Он оборачивается, глаза горят, и я отскакиваю назад в своем кресле. Даже Пиппа скрывается под столом. Никто из нас никогда не видел Отца в таком состоянии.
– Что ты сделала? – говорит он.
– Я только делала то, что ты велел прошлой ночью. Я проникла в тюрьму и взяла одну из девочек с собой. Рен, должно быть, был по близости, потому что…