РАДИ ДЕТЕЙ ЕСТЬ СМЫСЛ УМИРАТЬ!!!
И кто, скажите, зверь на самом деле?
И почему противен этот век???
А просто ЧЕЛОВЕЧНЕЕ НАС ЗВЕРИ…
И зверя нет страшней, чем ЧЕЛОВЕК!!!
Автор: Елена Бедретдинова
Маша
Мы с тётей быстро пообедали, обсуждая предстоящий переезд. Она рассказывала мне о ремонте, а я вспоминала, как в детстве мы с родителями ездили к ней на ту дачу. Там действительно очень красиво. Я не большой в этом знаток, но природа там удивительная.
Я давно уже хочу уехать. Все эти три месяца, хотя нет, уже полгода. С того самого момента, когда решилась сделать аборт.
Мне все твердили, что так надо. Все сверстники, подруги, даже парень, с которым я встречалась тогда уже год, который, собственно, и был отцом не рождённого ребёнка. Все смотрели с осуждением и насмешкой, куда бы я ни шла, за спиной шептались, а порой и в лицо называли шлюхой. И я сама думала, что если рожу в шестнадцать – испоганю себе всю жизнь. Да и не хотелось мне, чтобы мой первенец был зачат банально по пьяни.
Родители обо всём этом так и не узнали. Странно, что до них эта информация не дошла. Но я уверена, что они были бы против аборта. Тогда тоже знала это, но старалась не задумываться.
Аборт тогда не казался мне убийством, а перспективы в собственной жизни казались важнее, и… да, я пошла на это. Несмотря на все сомнения, несмотря на предупреждения врачей, несмотря на страх и боль, желание сбежать из операционной…
И в тот же день пожалела об этом. Уже тогда, когда вышла из больницы, эта пустота внутри… казалось, в целом мире нет ничего хуже. Меня ещё много дней преследовали кошмары, после которых я просыпалась вся в слезах. Очень часто ещё снился тот день, когда Дусю принесли из роддома. Мне было восемь с половиной. Узнав, что мама родила и они возвращаются домой, я стартанула из школы, прямо с урока, и за считанные минуты пешком пробежала километра три. И… я была так счастлива держать на ручках свою сестрёнку! Она была такой крошечной, милой…
Порой для человека нет худшего наказания, чем воспоминания и собственная совесть…
- Чой-то с тобой? – Невнятно пробормотала тётя, отхлёбывая чай, - Всё о той аварии думаешь?
Закусила губу, вонзив ногти в ладони. Та авария… один грёбаный день, унесший жизни самых дорогих мне людей на свете.
Это случилось буквально через три месяца после моего аборта. У Дуси было день рождения, и она с родителями ездила по магазинам, театрам и паркам. У меня в тот день был экзамен, так что меня с собой не взяли.
Насколько я знаю, домой они возвращались, когда уже стемнело. Ехали на нормальной скорости и осторожно. Но одна пьяная тварь слишком резко взяла поворот, и машины столкнулись «в лоб». Папа – он был за рулём – погиб сразу, мама – уже в больнице, а Дуся, сидевшая на заднем сидении, сломала руку и сильно ударилась головой, в результате чего потеряла зрение.
О том, что было с нами тогда, страшно вспоминать. Всё в полусне. В каком-то жутком кошмаре, из которого нет выхода. Так больно не было ещё никогда в жизни... Но Дусе было больнее. И, немного очнувшись от произошедшего, поклялась, что сделаю для неё всё – лишь бы она ни в чём не знала недостатка, лишь бы не чувствовала себя неполноценной или несчастной. Раз уж из меня хреновая мать, то постаралась стать хотя бы любящей и заботливой сестрой.
В целом мире у меня нет никого, кроме неё.
Мне ещё тогда было два года до совершеннолетия, и нас с сестрой вполне могли расфасовать по разным приютам, но, слава Богу, нас взяла к себе тётя по матери, Вика. С мужем она развелась, а сын её учится в Екатеринбурге. Когда родители были живы, мы изредка наведывались к ней, и отношения у нас всегда были довольно тёплыми. Но по большей части мы ей не были нужны никогда, и это, в общем-то понятно. Она нас просто пожалела, не чужие всё-таки.
- Когда уезжаем? – вздохнув, спросила я, уходя от болезненной темы.
- Да вот, уже на неделе, - пожала плечами она, - Можете, кстати, начать собирать вещи.
- Ладно. Я, наверное, посплю немного, устала, - кивнув, встала из-за стола и побрела к нашей с Дусей комнате.
…она спала, обнявшись с большим белым плюшевым медвежонком, которого папа подарил ей, когда ей исполнялось семь. Длинные медово-русые волосы её разметались по подушке, детское одеялко чуть сбилось, а из рядом стоящего магнитофона монотонный голос уже по десятому кругу рассказывал какую-то легенду. В углу, рядом с тумбочкой, стоял мольберт, на котором была уже новая не законченная картина. И не моя – я вообще не умею рисовать.
С пяти лет и до той аварии Дуся ходила в художку, и очень часто побеждала на конкурсах. Вроде бы, с потерей зрения обо всём этом можно было бы забыть, ан нет – она продолжила рисовать, хотя в художку уже не ходила. И я не устаю поражаться этому – как? Как у неё получается рисовать, не видя?