Я уже говорил, что мне необходима была вспышка, поступок, но не для того, чтобы стать необходимым Булькену, а чтобы возвыситься до его трагизма. Я караулил, мне достаточно было малейшего предлога: не к месту произнесенное слово, резкий жест, взгляд, случайное касание какого-нибудь типа, чтобы воспользоваться этой зацепкой, превратить ее в стычку, и пусть она закончится чьей-то мольбой о пощаде или же моей смертью. И тут как раз во время медицинского осмотра мне подвернулся парень по имени Оса. Он недостаточно быстро посторонился на лестнице, по которой я как раз изволил спускаться, и я задел его. Он довольно вежливо указал мне на это, а меня уже «понесло».
— Заткнись, — бросил я ему.
— Да чего ты, Жанно… Ты же сам…
— А я говорю, заткнись, а то я сам тебя заткну, будешь глотку разевать.
Мне с трудом удалось затормозить на повороте лестницы. Я резко толкнул его, отшвырнув к стене, и спустился до самого низа, где заключенные, выстроившись в коридоре в одну шеренгу, ожидали медосмотра. Разогнавшись, не в силах затормозить ни в прямом, ни в переносном смысле, я оказался как раз напротив Шарло. Рядом с ним стоял Булькен. Солнечный луч падал через стеклянную крышу, и по коридору бегали зайчики. Чтобы поддерживать свой авторитет, Шарло не нужно было кричать и суетиться — он был немногословен и нетороплив. Когда я появился, он как раз проходил сзади Булькена, и я застыл, как громом пораженный, увидев, что левое бедро мальчишки сжимает грубая и нежная рука Шарло с растопыренными пальцами. Я почувствовал страшную боль. Неистовая ярость распирала меня. Я неподвижно замер шагах в десяти от них. Его рука шевельнулась. Она, словно в осторожной ласке, легко скользнула по ткани штанов, потом пропала. Я, наконец, обрел способность дышать. Грудь освободилась от тисков. Мне было немножко стыдно оттого, что я ошибся, и быть может, мои глаза затуманились слезами, я понял: Небо оказало величайшую милость, явив мне лжечудеса — видимость зла и осознание того, что зло — лишь видимость, ведь я понял, что это была всего лишь тень чьей-то руки с растопыренными пальцами, тень, скользнувшая по бедру моего друга. Но как только пропала эта тень, я услышал, как Шарло рассказывает своим почтительно внимающим приятелям:
— …ну а я что? Я могу быть за женщину. Хоть четыре раза в день, пожалуйста.
Я ухмыльнулся, подобрался к ним поближе и сказал:
— Ну ты, не бзди давай.
Он обернулся.
— Да говорю же тебе. Тут я супер.
Я уже давно ненавидел Шарло. Он казался мне достаточно проницательным, чтобы разгадать, о ком именно я мечтаю, но сегодня моя ненависть обострилась стократно, ведь я считал его таким грубым и жестоким, он мог бы впутать в разговор Булькена, как-то намекнуть на него, я просто бесился от своей затаенной ненависти, кроме того, я боялся выглядеть в глазах Булькена скучным и занудным, оттого что никогда ни над кем не подшучивал, но он сам запретил мне насмешничать, потому что тогда я совершенно терял контроль над собой и мог показаться неестественным, жеманным. Я напрягся, я просто должен был выглядеть так, будто прошел огонь, воду и медные трубы, чтобы никакие тычки и шпильки наших крепких парней не могли поколебать мой авторитет. Я сказал:
— Ты — супер? Ах да, ну конечно, тебе же ангелы помогают.