Она отделилась от своей витрины, подошла к женщине, уже вновь взявшей ребенка за руку и готовой продолжить свой путь, и прошелестела те же слова. Женщина глянула на нее, вздохнула и вынула из кармана дубленки пять копеек.
- Спасибо, -- пролепетала она, но женщина уже не обращала на нее внимания и повернулась к ней спиной.
"Есть ведь хорошие люди, -- думала она, идя, сама не зная куда, увлекаемая человеческим потоком, -- надо быть смелее..." Через минут пять она решилась обратится к пожилой супружеской чете, в дубленке и шубе из какого-то зверя с длинным ворсом. Но мужчина ее не пожелал услышать, а женщина в шубе не дала ей ничего и сказала, что она должна просить у своих родителей, а не попрошайничать. Наверное, строгая женщина была права, но она не знала, что у ее родителей просить было бесполезно - все сжирала водка.
Потом ей снова дали пять копеек, потом снова отказали, а потом ей стало все равно, и она перестала выискивать людей с добрыми лицами, и стала обращаться ко всем подряд. Многие ничего не отвечали и даже отталкивали ее, некоторые бормотали, что у них ничего нет или нет копеек. Возможно, у людей, пришедших за большой покупкой с крупными купюрами и впрямь не было мелочи, но она не верила им. Они были сытые, довольные, тепло одетые, им было хорошо и плевать на нее. Она попросила было одну барышню средних лет в длинной серой шубе из козла и черном берете, хотя лицо у нее и было неприятное, попросила только потому, что слышала позвякивание копеек у нее в кармане. Барышня подобрала и без того тонкие губы, и, даже не взглянув на нее, прошла мимо. И она вдруг поняла, что увядающей тонкогубой барышне не так жалко копеек, сколько неохота сделать лишнее движение. Что для нее 10 или 15 копеек, на них ведь ничего не купишь? Но останавливаться, вынимать из кармана монетки, протягивать их какой-то попрошайке - зачем? И еще она поняла, что неприятна людям, потому они отводят глаза. От этого открытия ей стало очень больно, но по своему детству она поняла эту неприязнь неправильно, решив, что людям неприятны ее куртка, шапка или лицо, в то время как им было неприятно только ее состояние, ее беда, с которой она не вписывалась в жизнерадостную предпраздничную атмосферу. Никто не любит нищих: бедные видят в них грозное предупреждение, богатые - досадное пятно на белоснежной скатерти жизни. Но никто не любит нищих так сильно, как они не любят сами себя.
Еще целых два часа то под навесами крытого рынка, то в проходах между торговыми рядами возникала перед людьми хрупкая, незаметная фигурка в сером, и просил тихий голос несколько копеек на хлеб. И были такие, которые отказывали потому что не имели мелочи; и потому что принципиально не подавали нищим; и потому, что сами были так загнаны жизнью и чужими требованиями, что привыкли обороняться и, как ежики, выставлять колючки "нет!"; и потому, что просто не хотели; и потому, что приучились не замечать неприятного и просто в упор не видели ее. Но были и такие, которые подавали, и, наверно, ей удалось бы набрать не только на белый батон за 90 копеек, но и на яблочко или мандаринчик, но ее заметил охранник и, взяв, как котенка, за шкирку, вышвырнул прочь с рынка, вытолкал за ворота, присоветовав просить в другом месте.
Вот и все.
Чуда не получилось. Чудо отменили.