— Нет, ничего такого мне слышать не приходилось, — поспешно вставил Тиханов.
— Неважно. Дело в том, что до полудня, когда в бассейнах меняется вода, в ней успевают искупаться более сотни паломников. У многих возникали опасения, что через воду от больных людей здоровым могут передаться различные инфекции и это приведет к возникновению эпидемий тифа и даже холеры. Но вам нечего бояться. Ни одного такого случая еще не было, и, насколько мне известно, ни один человек не подхватил какую-нибудь заразу в бассейнах для омовений. А вот исцеления происходили, и я лично давал официальные подтверждения таким случаям. Бывало, что в бассейн опускали инвалида, неспособного передвигаться самостоятельно, а оттуда он выходил сам, здоровый и полный сил.
— А вы когда-нибудь совершали омовение?
— Я? Нет, ни разу. Но мне, слава богу, это пока ни к чему. Я совершенно здоров.
Они стали спускаться по пандусу, и тут доктор Берье вспомнил кое-что еще.
— Однако некоторые мои коллеги «причащались», как они это называют, в бассейнах для омовений. Например, мой предшественник на посту Медицинского бюро доктор Жан Луи Арман-Ларош совершал омовения всякий раз, когда оказывался в Лурде, хотя и не питал иллюзий относительно гигиеничности этой процедуры. Кто-то однажды спросил его, зачем он это делает, и доктор Арман-Ларош ответил: «Я делаю это как верующий. Я исполняю это в знак смирения, как епитимью, как духовный обряд». — Доктор Берье искоса глянул на Тиханова. — Но у вас на уме нечто большее.
— Да, я надеюсь получить исцеление.
— В таком случае попробуйте омовения.
Они пересекли площадь Четок. Доктор Берье указал влево:
— Идите мимо грота, мимо питьевых фонтанчиков, и придете к бассейнам. Мне нужно возвращаться в Медицинское бюро, поэтому мы простимся здесь. Я оставляю вас в хороших руках. Не теряйте оптимизма. Желаю удачи.
Тиханов посмотрел вслед уходящему доктору Берье, а затем пошел в ту сторону, где находился грот, навстречу испытанию водой.
Найти бассейны оказалось несложно. Они находились в длинном и низком, аскетически простом здании. С одной стороны располагался вход для мужчин, с другой — для женщин. Возле каждого входа были установлены переносные металлические ограждения на тот случай, если бы пришлось сдерживать толпу, и по четыре ряда железных стульев. Тут же стояла группа паломников во главе с облаченным в черное священником непонятной национальности. Они хором читали молитву.
Перед входом для мужчин выстроилась небольшая очередь, и Тиханов встал в ее конец. Сердце гулко билось. Скоро наступит миг, когда его дух вступит в поединок со страшной болезнью.
Очередь медленно двигалась вперед, а вместе с ней и Тиханов. Он вошел в здание и оказался в длинном коридоре, по обе стороны которого располагались проемы, задернутые синими и белыми занавесками. На английском языке с сильным ирландским акцентом к ним обратился жизнерадостный волонтер. Он рассказал, что ежедневно омовения совершают две тысячи паломников-мужчин и пять тысяч женщин, поэтому желательно не возиться и не терять время попусту. За занавесками, как следовало из его слов, находились раздевалки, из которых можно было попасть прямиком к бассейнам: Тиханову предложили пройти в первую раздевалку. Он отвел в сторону мокрую занавеску и вошел в квадратную комнату. На лавке, дожидаясь своей очереди, сидели трое мужчин в трусах. Волонтер-француз, стоявший у второй занавески, за которой находился бассейн, обратился к Тиханову:
— Вы американец или нет?
— Американец, — ответил Тиханов.
Тогда волонтер перешел на английский:
— Раздевайтесь. Оставьте на себе только трусы.
Тиханов стал нервно стаскивать ботинки и носки, затем снял рубашку, брюки и остался в темно-бордовых трусах. Повесив одежду на крючок, он повернулся к лавке и увидел, что она пуста. Он хотел сесть, но тут из-за занавески в дальнем конце комнаты появился волонтер и поманил его рукой. Когда он подошел, волонтер обернул вокруг его талии мокрое синее полотенце и велел ему снять трусы.
— Вы получите их вместе с остальной одеждой, когда выйдете из бассейна. Закончив омовение, не вытирайтесь этим полотенцем. Не вытирайтесь вообще. Надевайте одежду прямо на мокрое тело. На солнце вы быстро высохнете. А теперь — в бассейн.
Он взял Тиханова под локоть и провел к бассейну.
Тиханов оказался на краю длинной прямоугольной емкости, выложенной каменными плитами и наполненной грязной водой. Два рослых бранкардьера в резиновых калошах и синих фартуках взяли его под руки и помогли спуститься по скользким ступеням в прохладную воду. Один из них жестом велел Тиханову пройти в дальний конец бассейна, и тот послушно побрел вперед.
Дойдя до конца купели, Тиханов оказался перед висевшим на стене изображением Мадонны и большим распятием, увитым розовыми гирляндами. Крепыш волонтер наклонился и спросил, на каком языке предпочитает говорить гость, а потом протянул ему эмалированную металлическую табличку, на которой было что-то написано.
— Это молитва на английском языке. Прочитайте ее, а затем вознесите мольбу Господу.
Тиханов беззвучно прочитал молитву, вернул табличку волонтеру и попытался сформулировать просьбу, с которой он хотел обратиться к высшим силам. Однако он не мог думать ни о чем, кроме мерзкой воды и миллиардах резвящихся в ней бактерий.
Волонтер протянул руки, взял Тиханова за запястья и велел ему погрузиться в воду. Тиханов присел, и вода прикрыла его белый живот. Тогда волонтер велел ему лечь на спину — так, чтобы из воды торчала только голова. Тиханов попытался сделать это, но поскользнулся и погрузился с головой. В итоге он наглотался грязной воды и, вынырнув, стал отплевываться и хватать ртом воздух.
Волонтер помог ему выбраться из бассейна и проводил обратно в раздевалку. С Тиханова ручьями стекала вода, ему хотелось вытереться, но в раздевалке не было ни одного полотенца. Кое-как он натянул трусы, которые тут же прилипли к телу, затем влез в брюки, рубашку, надел носки и ботинки. Вся одежда немедленно промокла насквозь.
И вот, не успев прийти в себя, Тиханов оказался снаружи — перед двумя пальмами и статуей, изображающей, судя по надписи, «Св. Маргарет, королеву и покровительницу Шотландии». Он огляделся, пытаясь сориентироваться. Ему хотелось поскорее уйти и оказаться как можно дальше от этой ужасной купальни. Наконец Тиханов увидел путь к спасению, обозначенный людским потоком, выходившим из комплекса бассейнов и устремлявшимся мимо грота к выходу. Он двинулся в том же направлении.
Ежась от неприятного ощущения прилипшей к телу одежды, Тиханов, словно автомат, переставлял ноги и думал, повлияло ли совершенное им омовение на его болезнь. Он не был в этом уверен. Идти ему было по-прежнему тяжело, и он передвигался как на ходулях. Больше всего на свете ему сейчас хотелось поскорее высохнуть.
Оказавшись в пустынном месте возле грота, Тиханов остановился и подставил лицо солнцу. Затем отряхнулся, как вылезший из воды пес, и тут случилось нечто неожиданное. Что-то скользнуло по его рту и подбородку и упало на землю. Он озадаченно опустил глаза вниз и едва не окаменел. Правая рука автоматически прикоснулась к гладко выбритой верхней губе. На земле у его ног лежали пышные накладные усы. Когда он окунулся с головой в воду, клей, видимо, размок, и теперь усы отвалились.
Тиханову стало страшно: а вдруг кто-нибудь находился рядом и стал свидетелем этой сцены? Он быстро наклонился, подобрал усы с земли и поспешно прилепил их себе под нос — туда, где им и положено было находиться. Закончив с этим, Тиханов сглотнул и осторожно огляделся. Ни сзади него, ни по бокам никого не было, но когда он посмотрел вперед, его страх сменился настоящим ужасом. Прямо перед ним стояла Жизель Дюпре, эта сучка-экскурсовод, направив на него объектив фотоаппарата.
Однако через несколько мгновений ужас отступил. Чуть впереди и немного левее его стояла группа паломников и явно позировала своему экскурсоводу. Видимо, Жизель фотографировала именно их. Недовольный своим испугом, Тиханов стоял, не двигаясь с места, и размышлял, не попал ли он в кадр в тот момент, когда у него отвалились накладные усы. Ответить на этот вопрос он, разумеется, не мог. Ему хотелось повернуться и убежать отсюда, но тут Жизель опустила фотоаппарат, посмотрела в его сторону и, узнав, приветственно помахала рукой. Отступать было поздно.