салатницей, он, подобно небольшому завихрению, пронёсся над столом, обернулся в мою сторону, сделал гримасу и исчез. Это продолжалось какие-то доли секунды. Дина вдруг разразилась задорным смехом. Я с удивлением посмотрел на нее. — Извините, — сказала она, — но мне показалось по вашему отрешенному виду, что вы только что из глубины веков вызвали этого самого гиганта. "Так оно, по-видимому, и было", — подумал я, ответив ей улыбкой на шутку. — Вы не ответили на мой вопрос, — сказала Дина, — но да ладно. Бог с вами. Хотите, мы с братом покажем вам место, где живет наша фея гор? "С тобой я хоть на край света!" — воскликнул я в душе. — Коллега приехал работать, — вмешался отец Дины, — а ты его отвлекаешь всякими пустяками. — Нет, нет, — запротестовал я, — мне бы хотелось очень осмотреть горы. Я сказал "осмотреть", как будто горы представляли собой музейный экспонат или городские достопримечательности. Дина опять залилась задорным смехом. — Профессор, — обратилась она ко мне, — а вы когда-нибудь занимались альпинизмом? — Нет, — признался я, — но я думаю, что это не такое сложное дело, во всяком случае, не сложнее истории. На этот раз вместе с Диной рассмеялся и Иван. — Хорошо, что-нибудь придумаем, — сказала она, — будьте готовы ближайший week-end провести с нами в горах. Я по-пионерски поднял руку над головой и торжественно пообещал: — Всегда готов. Вернувшись в гостиницу, я долгое время не мог заснуть. Куда бы я ни посмотрел, всюду мне казалось, что вижу Динины глаза, чуть насмешливые и озорные. Как это бывает с человеком, который долгое время смотрит на солнце, а потом ему даже при сомкнутых веках видятся солнечные круги. И я сразу же понял, отчего это происходит, ибо в моей душе взошло солнце и осветило лучезарным светом все ее уголки. 2. (ГЛАВА ОБЩАЯ) Рано утром за мной в гостиницу заехали на машине Иван с Диной. Потом мы около двух часов ехали по дороге, ведущей к Эльбрусу. Оставив машину на стоянке одной туристской базы и нацепив альпийское снаряжение, мы двинулись в горы. Светало. По дороге нам встречались небольшие группы, идущие своими маршрутами. Меня все больше и больше охватывало блаженное чувство приобщения к чему-то великому, как будто я вдруг увидел перед собой цель, кото рая нас всех объединяла, мне так и хотелось им крикнуть словами поэта Новалиса: "Так куда мы идем?", чтобы получить ответ: "Все туда же — домой". Мы поднимались все выше и выше. Под нами стали проплывать ущелья и бездны, и я, заглядывая в них с содроганием, вспоминал ницшеанскую мысль: "Нет прекрасной поверхности без ужасной глубины". Далеко справа на горизонте белела освещенная солнцем вершина Эльбруса. Впереди меня шли Иван и Дина, привыкшие к острому, разряженному воздуху, к зимним вылазкам, ко льду и горам, и вдруг я почувствовал себя окрепшим, подобно Будде, озаренному просветлением. Как будто пелена спала с моих глаз, и я проснулся, ощутив вдруг мир так ясно, что мне стало резать глаза. Мы шли к солнцу, и оно, поднявшись над горами, указывало нам путь. На маленькой площадке мы сделали привал, шутя и смеясь, выпили немного чаю из термоса, а затем Иван объявил, что начинается самый трудный участок нашего пути. Мы сцепили друг друга веревкой, Иван пошел впереди. Дина страховала меня сзади. Мы стали подниматься по почти отвесной стене. Впервые в жизни я ощутил необычное состояние, близкое к отчаянию. Мне постоянно казалось, что если я сорвусь в бездну, то увлеку за собой их. Я быстро уставал, и они давали мне время отдыхать, но от отдыха на отвесной стене у меня сосало под ложечкой. Не знаю, был ли это жуткий страх или все люди испытывают подобное чувство полу невесомости, очутившись над пропастью. Когда мы выбрались на карниз, я с ужасом подумал: "А как же мы будем спускаться?" Иван похвалил меня, спросив, в самом ли деле я впервые поднимаюсь в горы. Я молча кивнул головой и подумал: "Если бы не присутствие Дины, вряд ли мне удалось бы взять это препятствие". Затем мы двинулись вдоль карниза. Над нами нависала скала, внизу зияла бездна, но всё же под ногами у нас была твердая земля, вернее, камни, нечто наподобие временного убежища, своего рода приюта. Мне вдруг вспомнились строки из стихов Гессе: "Ведь если мы допустим на минуту, что за поверхностью зияют бездны, возможно ль будет доверять уюту, и будут ли укрытья нам полезны?" Я почувствовал вдруг здесь свою полную незащищенность, и у меня опять засосало под ложечкой. Мы все выше и выше поднимались по узкому карнизу. От монотонности моих движений на какое-то время я потерял чувство реальности, а вместе с ним и страх, и уже другими глазами с высоты птичьего полета обозревал горы и долину, простирающуюся между ними. Вдали из-за изгибов хребта выступал величественный Эльбрус. Неожиданно карниз перешел в площадку, за которой вдруг открылась заснеженная поляна, упирающаяся в конусную скалу. Эта скала и представляла собой вершину горы. Я обернулся и увидел порозовевшее лицо моей ненаглядной красавицы, ее нежная кожа щек и лепестки губ хранили на себе утреннюю свежесть розы. Ее темные волосы контрастировали со снежной белизной поляны, а лучезарные глаза излучали радость. Я впервые за все утро посмотрел на нее прозревшими глазами и увидел вновь ее красоту, ту самую, которой она поразила меня в первый же вечер нашей встречи. Не то, чтобы я не любовался ею все утро еще у подножья горы, постоянно ловя взглядом ее плавные мягкие движения. Я и потом не отрывал глаз от ее штормовки и вязанной шерстяной шапочки, когда она шла впереди меня, поднимаясь по склону. Но что-то меня постоянно держало в напряжении. Возможно, обостренное чувство опасности или ожидание трудных испытаний и моя боязнь оказаться не на высоте. Но сейчас, когда эти трудности временно отступили и самые опасные места оказались позади, я мог расслабиться и всей душой предаться моему чувству, погружая себя в сладостное состояние восхищения предметом моего тихого любования. Иван, дав нам немного передохнуть, прошел вперед, чтобы разведать дорогу и проверить глубину снежного покрова поляны. Мы остались вдвоем. Дина, сидя на снегу, повернулась вполоборота и улыбнулась, озарив меня каким-то внутренним светом. — Как вам здесь нравится? — спросила она тихим голосом. Ее темные глаза проникали мне в самую душу. — Восхитительно! — воскликнул восторженно я. — Тсс, — Дина приложила палец к губам и чуть слышно сказала: — Здесь не нужно говорить громко, а то горная фея может рассердиться. — А что, мы уже находимся в царстве горной феи? — шепотом спросил я. — Да, — молвила она, — фея не любит шума. Когда в ее владениях громко смеются, кричат и не оказывают должного уважения, то она обрушивает на людей снежные лавины. — Неужели она такая недотрога, эта прекрасная горная фея? — лукаво спросил я. Мне до безумия захотелось поцеловать Дину в губы. И вдруг неожиданно для себя я стал читать стихи: Что может быть прекрасней, что может быть сильнее, Чем трепет нежной страсти к моей прелестной фее! Бродить среди прохожих, желая с милой встречи, В осенний непогожий иль ясный тихий вечер... Искать уста любимой, глядеть ей нежно в очи, В момент неповторимый, средь зимней темной ночи... Очнуться от объятий, совсем от неги пьяным, С душою, полной счастья, весенним утром ранним... Иль в жаркий летний полдень, струи ручья минуя, Напиться из уст томных безумным поцелуем... Что может быть прекрасней, что может быть нежнее, Чем трепетные ласки моей волшебной феи! И если сказкой дивной маг мир заворожил бы, Я без моей любимой и дня в нем не прожил бы. — Хорошие стихи, — похвалила Дина, — кто автор? Я не знал, что ответить. Только что здесь, на этом самом месте, я сочинил стихи. Я сам не мог еще в это поверить. В жизни я никогда не писал стихов. Что же это со мной? Я молчал. — Это ваши стихи? — догадалась Дина. Я кивнул головой. — И давно вы их сочинили? — Только что, — ответил я и смущенно посмотрел на нее. — Неплохо, — сказала Дина. — Вы, оказывается, к тому же еще поэт. — Нет. Совсем нет, — воскликнул я, — это мои первые стихи. Дина пристально посмотрела на меня. От ее проникновенного взгляда на моих глазах выступили слезы, но я все равно не отвел их в сторону. Я выдержал ее взгляд. И она, кажется, мне поверила. Некоторое время мы молчали, а я думал: "Неужели я признался ей в любви?" К нам подошел Иван, мы встали и отправились дальше. В дороге я несколько раз оглянулся, и каждый раз Дина смущенно опускала глаза. Мне показалось это странным. Я не узнавал в ней того озорного чертенка с насмешливыми глазами, готового в любую минуту пустить стрелу с наконечником из заостренной шутки, вместо этого я вдруг увидел прекрасную притягательную девушку, умную скромницу, этакий эталон девственного совершенства, от которого любой мужчина может потерять рассудок. Такая перемена не только меня поразила, но очаровала еще больше. Я как будто новыми глазами посмотрел на нее и даже вначале подумал: "Уж не пытается ли она меня разыграть?" И все же где-то в глубине моей души промелькнула другая мысль: "А не обидел ли я ее своим невольным признанием?" Мы шли молча и долго. Обогнув скалу, вышли на небольшую ложбину хребта, за которой начинался перевал. Там, внизу, зеленела долина, куда, как объяснил мне Иван, нам предстояло спуститься, а затем вернуться до наступления темноты назад, на базу, поймав какую-нибудь попутную машину. Перед спуском мы решили устроить привал и подкрепит